Дмитрий Григоренко - Я из Зоны. Небо без нас

– Новиков, ну ты гоняешь! – сказал чернявый прапорщик, – будто нормативы сдавал! Кстати, Баранов, с тебя пол-литра, говорил же, не струсит Кузьма.

Баранов. Тяжело дыша, я посмотрел на Баранова. Проспорил он! Начмед же говорил, что он заступает на пост! Он в курсе событий, а я грешил на Ременова. Вот кто меня замполиту сдал с потрохами. Успел же, зараза, к нему рано утром подскочить, настучать про вылазку в Зону.

– Ему начмед дал пендаля, вот он и прилетел, – зло сказал Баранов.

Я, с паузами, ответил. Злость: из-за бессонной ночи и от поездки в Зону, и от его понтов, утомили.

– Баран, помню, ты уколов боялся. Думал, что ты от страха в окно сиганешь.

Гогот военных перекрыл мат Баранова.

Прапорщик ткнул мне в плечо кулаком, сказал:

– Баран, давай еще поспорим? Ставлю, что Новиков вернется не раньше, чем через три дня.

– Да от блокпоста не отойдет! – скривил губы Баранов.

Начался спор, и заключение очередного пари. Выясняли и ставили, как на лошадь – когда приду, с чем вернусь, что могу потерять. Больше всего не понравилась ставка – без ушей. Однако я понял, это дежурная шутка, предназначенная для запугивания молодых «духов».

Машина бежала бодро. Я ехал в Зону. Страшную, полную противоречивых слухов и совершенно чуждую моему пониманию. Деревья по краю дороги стояли без листьев, ветками царапая воздух. После дождя, они выглядели зловещими, как пальцы костлявой старухи.

Я наконец-то отдышался. Что делать дальше? Баранов должен меня вывести за блокпост, в чистое поле. Настроение у него явно недружелюбное. Как заставить действовать и обезопасить себя?

Я повернулся к нему и громко сказал:

– Начмед слово дал, что ты меня проведешь.

Разговоры в кузове стихли.

Баранов замолчал, обиженно поджал губы. Шелестели колеса машины, брезент хлопал по ветру. Так и читались мысли Баранова. Отказаться он не мог. В присутствии военных, да и начмеду потом объяснять, почему не выпустил. С другой стороны, у него скоро дембель. Можно забить на всех, показать, что он бывалый, сам много раз за Границу ходил. Перевесил здравый смысл или банальная хитрость. Баранов оскалился:

– Он дал слово, и я дал слово. Чего ты шугаешься, а Новиков? Проведу, даже дорогу покажу. – Он повернулся к прапорщику: – Спорим, на то, что он меньше трех дней в Зоне пробудет.

Я успокоился. Все, при всех сказал. Странно, чего ж он меня так невзлюбил? Подлянку я ему не делал. Не ходил в Зону? Так вот, еду же, он должен наоборот проявить солидарность. Или реально не верит, думает, я отсижусь на краю Границы и назад дерну в часть?

Подвинулся ближе к борту. Дорога змеилась, вид открывался, как в кинотеатре. Весна вступала в права владения, снег сменился грязью, показались останки прошлогодних листьев и жухлая трава. Машину тряхнуло, меня подбросило вверх. Раздались возгласы и брань.

– Что там? Камень? – спросили сзади.

Я присмотрелся:

– Нет. Тело собаки, правда, здоровой такой, с теленка.

– Дааа, не маленькие шавки водятся в Зоне, – протянул чернявый прапорщик.

– Угу. Смотри, вот такие тебе полноги откусят, – вякнул Баранов.

Ответить он не успел, кто-то заехал ему по макушке:

– Не каркай, Баран. Судьба такая интересная дама, может и к тебе привести этих шавок. Тем не менее, не к добру такая примета, мертвая собака…

Баранов замолчал, остальные стали обсуждать, как собака из Зоны оказалась на дороге. Я же наслаждался спокойными последними минутами. Сердце стучало бодро, весело. Такое чувство возникало, когда в экспрессе уже сыграны девять матчей, результат которых угадал и остался один, десятый. И ты ждешь начала, ждешь победы своей команды.

Так и ехал с дурацкой улыбкой. Улыбкой человека, который переступил через свой страх. Вот я и провел время, погруженный в размышления. Вроде разложил все по полочкам, и стало легче. Так бывает, после тяжелой умственной работы или эмоционального напряжения приходит внутренняя тишина. Становится легко и жизненный путь становится ясным.

Машина, преодолевая размытую полевую дорогу, резко накренилась. На меня навалились, раздались вопли. Двигатель заглох. Солнце светило ярко, казалось, что после привычной зимней темноты включили огромные прожекторы.

Хлопнула дверь, появился водитель. Пузатый и усатый дядька в затертой кепке приказал:

– Все ребят, выходите. Дальше по дороге озеро из грязи, если поеду, то утону.

– Офигеть, – высказал общую мысль чернявый прапор, – а мы как, вплавь до блокпоста?

– Нет, вон, чуток правее лесополоса. Там и пройдете, до него всего-то километр топать, – сказал водитель, – а я пока здесь подожду смену. Ну, если хотите, могу рискнуть. Вытаскивать из грязи вам же придется.

Разговоры длились долго, а сделали, как сказал старый водитель. К тому времени я уже успел сходить до ветру, постоял с другими за компанию, подышал дымом от дешевых сигарет. На свежем воздухе табачный запах приобрел специфический оттенок. Свободы что ли?

– Двинули.

Я не видел, кто скомандовал. Двинули, так двинули. Мне в нагрузку дали рюкзак, а в руки пятилитровую бутыль с компотом. Темно-красная жидкость, как кровь, бултыхалась при каждом шаге. Мы шли гуськом, дыша друг другу в затылок. Армия, все однообразно и безобразно. Читал, что в армии главный принцип сгладить индивидуальность каждого человека, привести в однородную массу, а вот потом из нее лепить, как из пластилина, солдатиков.

Тяжелое утро. Мысли, которые, как надоедливые комары, кусали меня всю ночь. Закончился азарт, который будоражил кровь, и будь я автомобилем, стрелка уровня бензина показала бы ноль. Как же хорошо было ехать в машине!

Незнакомый солдатик обогнал меня справа, оказался в начале колонны. Он неосмотрительно выполз на полосу грязи.

– Черт! – крикнул он.

Странная сила потащила его, как будто к ноге привязали веревку и резко дернули. Он упал на спину, автомат отлетел в сторону. Круги на черной грязи расходились от центра, куда его и волочило. Я замер в нерешительности. Это ощущение реального места, листвы под ногами, воздуха, который был пропитан влагой после дождя… и такая нереальность происходящего. Солдатик достиг эпицентра, и его отбросило на пару метров в нашу сторону. Упал грузно, разбрызгав жижу во все стороны.

К нему подскочил прапорщик:

– Живой?!

– Да… – просипел тот.

– Новиков, бегом сюда! – громко крикнул прапорщик, хотя я находился в метре от него.

Я приблизился, бросил бутыль и начал осматривать солдатика. Крови не было, даже щеку не прикусил. Потрогал грудную клетку, живот, руку…

– Больно, – скривился он.

– Терпи, – посоветовал я. Осмотр занял минут десять. За это время возле кругов случилось обсуждение, итог которого уложился в короткий монолог: