Алексей Доронин - Метро 2033: Логово

– Ничего с ним не сделается. Целее будет. Там дверь крепкая и окно заделано.

«Окна! – От этой внезапной мысли биолог подскочил, как подброшенный катапультой. – Кто-то должен следить за окнами второго этажа. Ну почему они такие бараны?»

– Так-то лучше. – Староста отложил отвертку и перестал ковыряться в приборе, который стоял перед ним. – Пока Вася не нашелся, ремонтом занимаюсь я сам. Глаза боятся, а руки делают. Уже починил громкую связь.

Он нажал на кнопку, включая переговорное устройство внутренней радиосети. Шнур тянулся к стоящему чуть поодаль генератору, который урчал, как огромный кот.

– Внимание! – произнес он в микрофон непонятно кому. – Проверка связи! Проверка связи!

И уже протянул руку, чтобы отключить радиосеть, когда все услышали на том конце провода чье-то сбивчивое дыхание.

Звук доносился из стоящего рядом на полу динамика.

– Меня кто-нибудь слышит? Ребята… Люди… Отзовитесь… Кто-нибудь! Я боюсь. Там кто-то ходил за окном…

Это была Надежда. Та самая, которая не пришла с Фермы. Вообще-то к сельскому хозяйству она имела мало отношения, а до войны работала секретаршей. Малютин ее считал истеричкой, но признавал, что бывают дамочки и хуже.

– Солнышко, успокойся, – староста заговорил как заправский психолог. – Никто тебя не тронет. Ты где находишься? На Ферме?

– Д-да. Была в оранжерее, потом все ушли. А я не видела…

– Они, такие-сякие, тебя забыли. Я уже отправил Максима и Петровича за тобой.

Врал, чтобы успокоить. Никого он еще не отправил.

На том конце провода возникла пауза. Потом они услышали звук, похожий на глухой удар по металлу. За ним последовал еще один, будто били в корабельный колокол.

– Быстро вы добрались… – скороговоркой затараторила женщина. – Пойду открою.

– Мы не… – Староста не успел договорить, потому что из динамика донесся скрип, с которым обычно поворачивался плохо смазанный штурвал гермодвери. Потом – звук, похожий на одинокий всхлип, и шум от падения, будто перевернулся шкаф. Еще Николаю послышалось какое-то ворчание. А дальше была тишина, которая могла быть только при обрыве провода или отключении станции на том конце.

Несколько минут они ждали.

– Бред какой-то, – сказал, наконец, староста, отключив переговорное устройство. И Малютин был с ним на этот раз солидарен.

– Надо сходить за ней, – поднялась с места Марина. – Вы вообще люди или нет? И за Тимофеевым тоже. Это не он убил жену. Тут и слепому ясно.

– Как же вы меня достали, гуманисты… – Лицо старосты скривилось. – Я тут отвечаю за сотню человек. И должен из-за двоих всех под угрозу ставить… Ну хорошо. Мы сходим за ними. Подозреваемого запрем здесь, в кладовку.

– Максим, – староста повернулся к своему помощнику. – Идите вместе с Петровичем и Николаем на ферму. Посмотрите, что там. А по пути назад заберите нашего убивца. У него руки связаны, но все равно – будьте осторожны.

Он так ничего и не понял.

Малютин, когда до него дошло, куда ему предлагают сходить, поежился. От его недавнего боевого настроя ничего не осталось. Он проспался, винные пары выветрились, и теперь ему не хотелось быть разделанным, как туша той гигантской птицы. А еще ему не давала покоя форма следов.

Он чувствовал, что они соприкоснулись с чем-то настолько страшным, что даже ядерные грибы над городами рядом с этим бледнели. И силуэт, который он заметил на видео, и те, кто оставил странные следы, и птица, и те, кто выпотрошил ее, – это все были части одной картины, увидеть которую целиком – слишком сильное испытание для психики даже здорового человека.

А кто из них мог похвастать здоровой психикой?

– Нет! – услышал он знакомый голос. – Нет-нет! Вы офонарели? Сейчас нельзя. Они ходят вокруг.

Все повернулись. Говорил охотник. Приподнявшись на раскладушке, он смотрел на переговорник такими глазами, будто оттуда мог кто-то вылезти.

– Откуда ты знаешь, дед? – спросил староста.

– Семеныч, мне трудно объяснить. Я в этом не мастак. Короче… я слышал что-то. Это как радио… Нет, не так… Как шепот. Слов не разобрать. Но смысл все равно понимаешь. Я и сейчас это слышу.

Семеныч только отмахнулся.

– Да иди ты в баню. Это на тебя так таблетки подействовали. Лежи себе, отдыхай.

Так он сказал, но никого никуда не отправил. Да никто больше и не рвался идти. Даже Марина замолчала, обхватив голову руками.

«Кто-то ходит вокруг».

Николай вспомнил, что за последние годы он чувствовал это десятки раз – и дома, и на ферме, и во время своих отлучек.

– Прекратите панику! – услышал он голос старосты. – Надо распечатать оружейную комнату. Максим, ключ у тебя? Как – «у меня»? Да я его тебе отдавал!

Начали препираться и искать.

«Окна. Их обязательно надо проверить и дальше держать под контролем», – подумалось вдруг Николаю.

Никому ничего не говоря, Малютин вышел из зала. Он не хотел прослыть параноиком и паникером, поэтому не пошел на глазах у всех в шлюз к оружейной стойке, а сразу направился к лестнице, ведущей на второй этаж. Вроде бы тут, в здании, бояться было нечего. Но почему-то уже на середине лестничного пролета он пожалел, что при нем нет хотя бы пистолета.

Он быстро поднялся наверх. Здесь были только кабинеты. Табличек на их дверях не было. Все кругом покрывал слой пыли – этим этажом они много лет не пользовались.

Николай подошел к одному из окон. Оно выглядело очень надежным – как и само здание с его толстенными стенами – и явно было многослойным. Сложная система уплотнителей поддерживала герметичность. Если воздух снаружи немного и просачивался, то не критично.

Внезапно ему показалось, что он видит на пыльном подоконнике круглые отпечатки.

Мороз по коже – выражение недостаточно сильное для описания того, что он почувствовал в этот момент.

Но он не застыл в ужасе, а быстро осмотрел коридор в поисках предмета, который мог бы служить оружием. Его взгляд упал на кусок водопроводной трубы, лежащий в углу.

Николай чуть не подпрыгнул, когда услышал совсем рядом тихий голос.

– Дядя Коля, вы не расскажете? А то меня мама заругает.

Обернувшись, Малютин выругался так, как никогда нельзя говорить при детях.

– Ты что, белены объелась, мелкая? А если бы я тебя…

Хорошо, что ружье он оставил внизу, а до трубы ещё не успел дотянуться.

Это была Леночка: шесть лет, с бантиком на почти лысой голове, с родимым пятном в пол-лица, в выгоревшем платье из синтетики, – еще одна из детей подземелья. С бледной землистой кожей, никогда не знавшая нормального неба, нормального солнца и нормальной зелени. А уж про море и говорить было нечего. Бедные, несчастные существа, из-за грехов взрослых лишенные той жизни, какой она могла бы быть у них раньше.