Алексей Доронин - Метро 2033: Логово

– Ну, как мы себя чувствуем?

Он попытался ответить бодро, но язык, будто криво пришитый к нёбу суровыми нитками, не слушался.

– Нормально, – с трудом прошипел он.

Одно он знал точно. С ним что-то происходило. Он менялся.

– Контейнер для образца, – обратился старший из врачей-убийц к младшему.

– Подождите, подождите… у меня в этой коробочке мой завтрак из столовой.

– Да клади прямо сверху. Почти не отличишь от столовских пельменей.

– А вам не кажется, что ткань эпителия вот здесь визуально напоминает кутикулу артроподного типа? Продукт выделения гиподермы…

– Да ты не умничай, а режь. Образцов много не бывает. Все равно у него регенерация такая, что через два дня…

– А вот для этого слоя потребуется декальцинация. Микротом не разрежет. Тут пила нужна.

– Это не кость, а вкрапление затвердевшего белка. Почти хитин. Из него, наверное, теперь можно хитозан получать, как из панциря камчатского краба.

Вот так, чередуя натянутые шуточки с непонятной научной тарабарщиной, эти товарищи взяли у него несколько очень болезненных проб.

Острый скальпель или ланцет взрезал его кожу в нескольких местах. Именно там, где он несколько дней назад почувствовал странное онемение.

– Возьмите отсюда. Здесь изменения тканей наиболее выражены…

– Приготовьте препараты всех проб… Все, пациент, можете быть свободны, идите домой и отдыхайте.

«Издеваются, сволочи». Он уже понял, что никто не выпустит его отсюда.

Живым.

И опять ему послышался крик, раздавшийся где-то далеко, переливающийся ультразвуком, в котором звенели эмоции боли и ненависти.

Он заметил, как люди в халатах переглянулись. А еще этот крик заставил его самого почувствовать себя очень неуютно. Словно что-то внутри него тоже откликалось на этот зов.

Вернувшись в свою камеру, Скляров, повинуясь какому-то странному чувству, прильнул ухом к трубе. К счастью, видеонаблюдения здесь не велось, и о его маленьком секрете никто не знал.

«А может, обычный слух обычного человека ничего не уловил бы?»

Так он простоял десять минут. На одиннадцатую до него донесся четкий и внятный разговор.

– Вот видишь, Дима, а ты не верил. И эти чудаки на букву «м» из ЦМГ не верили. Говорили, что не получится. Мол, перспективным является только внедрение генов в эмбриональные клетки. Мол, трансплантирование модифицированных клеток во взрослый организм – это тупиковый путь.

– Павел Петрович, я был неправ. И свой коньяк проспорил.

– Тут пахнет не коньяком, а ящиком «Бурбона». Наше открытие спасет миллионы.

– Чьи, интересно, миллионы… И в какой валюте.

– Еще один пораженец. Да за такие слова можно…

– Я вот о чем подумал, Павел Петрович. А действительно ли наши модификации – узконаправленные? Меня смущает диффузное распространение измененных тканей. Помните мои слова об особенностях периферической нервной системы подопытного номер два? Из моего отчета об аутопсии.

– А-а-а. Понял, к чему клонишь. Боишься, что они начнут… как кузнечики? Скакать и плеваться паутиной? Не смеши. Ты Спилберга обсмотрелся. Помидоры плавать от камбалы не научились…

– А зеленые светящиеся поросята?

– Превратились в обычный, а не святящийся бекон. Все будет пучком, не дрейфь.

– А вы помните тот эксперимент с культурой простейших…

– Да, помню. Даже у простейших есть своя культура. Не то, что у некоторых людей.

– Да я не шучу, Павел Петрович. А с крысами и лабиринтом?

– Помню. Измененные проходят его хуже обычных. Они глупы как пробки. Любой кот сожрал бы их всех на раз.

– Да, их интеллект немного ниже. Но они тоже учатся. Зато их способность к регенерации и их высокий болевой порог впечатляют, как и их проворство при преодолении препятствий… Я взял на себя смелость немного заняться вивисекцией. Ожоги и порезы заживают у них на шестьдесят процентов быстрее… Но самое главное – это радиорезистентность. Доза облучения, летальная для половины контрольной группы, не убила ни одну из модифицированных крыс. И если бы им попался кот… я бы ему не позавидовал.

– Да ты просто живодер, Дима. Если не врешь, то мы догоним Северную группу. А ведь нам сложнее. Ковать меч проще, чем доспехи. Перемешать гены, чтобы получилось черт-те что на тонких ножках, проще, чем добиться одной полезной мутации… Ты молодец.

– Все для блага отечественной науки… Хотя за формулу бета-меланина буржуи бы нам долларов заплатили столько, сколько мы весим.

– Не шути так. Даже в самом элитном гробу карманов нету. Ты не забыл, что нас ждет в случае разглашения? Всё, мне надо бежать. Колоть ему блокаторы трое суток! До утра мне не звонить, я еду по кабакам и ухожу в длительный запой.

Отойдя от трубы, Скляров еще раз посмотрел на свои руки. Нет, ему не показалось. Дело было не в освещении. Его кожа стала серой, пепельной, как у мертвеца. Она странно блестела, обрела непривычную твердость, шелушилась и трескалась, но трещины быстро зарастали. Там, под кожей, казалось, жили своей жизнью черви. Иногда то тут, то там образовывался и вскоре лопался нарыв. И тогда под ним можно было увидеть новый слой кожи. Или не совсем кожи. Или того, что не имело к человеческой коже вообще никакого отношения.

Когда он проснулся, был уже день. Он понял это, даже не взглянув на время, по внутренним часам.

Первой мыслью, немало насмешившей Малютина, было: «Мать-перемать! Проспал на работу. Бежать к метро!»

Смешно. Но привычка въедается глубоко, когда семь дней в неделю работаешь, а еще учишься на курсах, а еще пишешь и защищаешь диссертацию, плюс подрабатываешь где только можно. После 2013 года тяжело было переключить организм в режим почти полного безделья. И даже через двадцать лет эта заложенная в подкорку необходимость «бежать по делам» иногда давала о себе знать такими смешными рецидивами.

Только вспомнив, где он и когда он, Николай позволил себе не вскакивать и поваляться еще, тем более что в постели – и это было приятной неожиданностью – он был не один. Даже кровать его была по этому поводу аккуратно застелена, и откуда-то взялось нормальное большое одеяло.

Вроде никаких важных дел на сегодня не было запланировано. Разве что его просили прийти на Ферму, где все было перевернуто вверх дном, после того как там побывали эти. Чужие.

«Чужие… Какие еще чужие? Ах да».

Прошлый день завершился только сегодня под утро. И последний кусок этого безумного дня, хоть и был самым хорошим, запомнился хуже предыдущих. Страшных.

Бывший биолог даже не очень помнил, почему после переговоров с военными, где он присутствовал, они с Мариной оказались идущими вместе по направлению к его берлоге. А потом и вдвоем в его комнате.