Олег Пауллер - Псы войны. Гексалогия [СИ]

После краткого совещания Митчелл и Лугарев решили допустить народ на территорию базы, ибо запретный плод, как известно, слаще. Наемники быстро забили вокруг самолетов колья и натянули на них яркие красные ленты с надписями: "REMOVE BEFORE FLIGHT", оказавшиеся под рукой. Это импровизированное ограждение и охрана помогли спасти самолеты от расчленения.

К Лугареву подбежал Кевин и попросил показать ему технику поближе. Они вместе пошли вдоль ряда

самолетов. Наибольший интерес вызывали "ганшипы". "Дакота" Джимми Уорта была раскрашена под первый в истории "ганшип": на ее борту под кабиной пилотов с обеих сторон была нарисована зеленая морда дракона, изрыгающая тройной язык красно-желтого пламени, а над рисунком — красная надпись "PUFF".

Вторая "дакота", командиром которой был Клаас ван Хейден, а вторым пилотом — Николай Савин, была раскрашена в более вольном стиле. На ее левом борту, так сказать вокруг второго "минигана" было нарисовано изображение известного фонтана бельгийского или голландского — Лугарев не помнил; в общем, это было изображение бронзового маленького мальчика. Под рисунком была надпись "Minikin Piss" — так назывался этот самый фонтан. На правом борту — видимо, с подачи Савина, во всю длину борта были нарисованы рельсы, по которым, отчаянно дымя, несся бронепоезд. Он был нарисован около кабины, а за ним на половину длины фюзеляжа тянулся состав из самых разных вагонов и цистерн с разными надписями, некоторые из которых были приличными. Надпись же под рисунком гласила: "Кому скучно — нарисуй вагончик".

Однако больше всего народа толпилось около АС-119 — в основном, молодые мужики и мальчишки. Когда Лугарев и Кевин подошли к самолету, они увидели, что вдоль всего фюзеляжа над иллюминаторами, как на фронтоне индийского храма, нарисованы сцены из "Кама-Сутры".

В первых рядах зрителей Лугарев увидел Мартина Бейли и его волшебницу. Мартин демонстрировал ей "наскальную живопись", комментируя на ухо, волшебница же только хихикала.

Митчелл вскоре прекратил веселье, приказав Топхаузу выпроводить народ, а Логану — заняться тренировками команды заряжающих непосредственно на реальных самолетах.

Мирная идиллия для наемников продолжалась недолго. Раннее утро пятого июня, когда еще только краешек солнца показался из-за гор на востоке, огласилось воем сирен тревоги.

Через несколько минут Лугарев, еще не до конца проснувшийся, выполз из палатки, на чем свет стоит костеря Митчелла, по чьему приказу были установлены эти сирены. Первое, что он увидел, были бегущие к своим "фантомам" воздушные разведчики. Все самолеты на базе были в пятиминутной готовности к взлету. "Фото-фантомы" взмыли в небо, свистом турбин окончательно разбудив Лугарева.

— Митч провел телефон в город. Ему сообщил Советник, — пояснил Кингсли. — А откуда он сам узнал, я не знаю. Слушай, у тебя еще кипяток есть? Налей и мне кофе.

Лугарев подумал, наливая кофе, что Дик быстро встал на путь истинный.

Едва они успели допить, как рядом с палаткой остановился "виллис" Митчелла.

— Привет, Игорек! — сказал Митчелл. Кажется, началось. Я отправил Ламотта посмотреть, что к чему. Мне по первому разу придется остаться, чтобы координировать наши действия с имперскими войсками. Ты поел?

— Нет, только кофе попил, — ответил Лугарев.

— О'кэй, поешь в самолете. Полетишь на "свине" с Таунсендом ("свиней" наемники называли АС-119). Будешь командовать "ганшипами". Взлетаете сразу, как только вернутся "фантомы" и будет ясно, что там творится.

Когда после долгого перерыва я вновь приехал в этот небольшой город, расположенный в живописных предгорьях плато Фута-Джаллон, то обнаружил немалые перемены. Сотрудники Пастеровского института с гордостью показывали новый обезьянник, новые превосходные лаборатории, террариумы, где содержатся змеи — зеленая мамба, черная, как антрацит, кобра, "плюющиеся" змеи, яд которых, попадая в глаза, ослепляет человека. Как мне рассказали, из змеиного яда здесь приготовляется сыворотка, продажа которой за рубежом не только позволяет окупить все институтские расходы, но и приносит казне государства немалый доход.

Вновь побывал я и в Институте тропических культур, находящемся в окрестностях города. Известный по всему континенту, этот институт специализируется на селекции цитрусовых. В его вестибюле была устроена выставка, на которой были представлены результаты институтских работ — громадные грейпфруты, несколько сортов апельсинов и мандаринов, померанцы и великое множество других фруктов. Сотрудники, как мне рассказали, не только выводят новые сорта, но и немало делают для их распространения по стране. Хотя цитрусовые давно известны гвинейскому крестьянству, часто их посадки находятся в одичавшем состоянии, а потому вклад института в улучшение этой культуры представляется особенно важным.

Помимо научных задач институт решал и крупные чисто производственные проблемы. В его распоряжении были большие банановые и ананасовые плантации. Их продукция в значительной части шла на экспорт и покрывала институтские расходы. А кроме того, накопленный здесь опыт активно популяризировался среди окрестного крестьянства, которое уже давно занимается культурой бананов, а в последнее время расширяло и посадки ананасов.

Неподалеку от института был построен завод фруктовых и минеральных вод. Это небольшое, но современное, весьма механизированное предприятие, продукция которого уже приобрела в стране известность. Работали здесь только женщины.

На первый взгляд в этом нет ничего удивительного. Но когда знаешь, как в большинстве африканских стран трудно с работой, в результате чего лишь кормилец семьи — мужчина обычно принимается на постоянно оплачиваемое место, этот факт представляется в новом свете. Женщина, бывшая в колониальные годы, по выражению президента республики Ахмеда Секу Туре, "рабыней раба", то есть рабыней порабощенного колониализмом мужчины, становилась полноправным членом гвинейского общества.

Нельзя не высказать восхищения работой советских архитекторов, построивших светлое, радостное здание Политехнического института. Привлекает внимание сооруженная по проекту архитекторов из ГДР типография. И все же, как и раньше, городской силуэт прежде всего определяют поднявшиеся высоко над столицей пышные, раскидистые кроны "сырных деревьев". Их черные, в зеленых пятнах прилепившихся к коре растений, стволы неохватны, а "ростом" они достигают нескольких десятков метров. В городе не столь уж много зданий, которые могли бы в этом отношении соперничать с деревьями-великанами. Шестой округ столицы устроил на площадке перед Политехническим институтом свою выставку.