Андрей Васильев - Файролл. Два огня [litres]

– Да! – завопила Таша и первой подбежала к столику, чуть-чуть опередив Мариэтту.

В результате, они устроили форменную толкотню, причем основной целью было не выпить самой, а вручить это дело Костику. О как. Остальные от них не отставали, напоминая беженцев на привокзальной станции, колготящихся у титана с кипятком.

– Брысь, – скомандовала Вика, растолкала девушек и подхватила два бокала – для себя и для меня.

Я отпил горячей жидкости и понял – вот оно, счастье.

Собственно, именно тут все и кончилось.

Боль пришла из ниоткуда, она пробила мое тело снизу вверх как арматурный прут, закрутив все кишки в один узел. Удар боли был настолько силен, что в голове все взорвалось невероятной огненной вспышкой, я даже не почувствовал того, что не устоял на ногах и повалился ничком на аккуратно расчищенную от снега дорожку.

– Ки-и-иф! – это закричала Вика, ее голос отозвался вторым ярким огненным взрывом в голове и вторым ударом боли. На этот раз это был не тонкий и острый прут, на этот раз мне показалось, что у меня внутри шурует рука великана, что она берет мои кишки, как всадник берет вожжи, и вырывает их через горло.

Меня выгнуло дугой.

Господи!

Как же больно!

Мне никогда не было так больно, даже когда зашивали голову после аварии, наживую, ибо наркоз при травмах головы не положен!

– Яд! Это яд! – это Жилин. – «Скорую»! И воды, ему надо воды!

Топот ног – видимо, охрана что-то заметила. До меня донеслись крики: «Всем стоять на месте!» и обрывки каких-то разговоров.

В горле у меня клокотало, я не мог дышать.

– Набок его поверните, – крикнула Шелестова. – Он же захлебнется!

– Лен, что у тебя тут происходит? – а этот голос я не знаю. Звонкий такой, девичий… – А кто это? И что с ним?

– Ххххха-а-а-а! – я засипел, снова выгибаясь, какая-то сила корежила меня, как бумажку в костре. И мне было очень, очень больно.

А потом меня вырвало.

«Как-то неловко получилось», – совершенно неуместно подумал я. – «Вот так, на глазах у всех…»

Собственно, это была последняя моя мысль. Третья вспышка боли, несравнимая с двумя предыдущими, милосердно отключила сознание.