Александр Руджа - Везучие сукины дети [СИ]

— Брось, рано или поздно Корпус прекратит поиски. Если уже не прекратил. «Пропал при невыясненных обстоятельствах», такая пометка стоит в половине личных дел агентов, из тех, что сданы в архив. К чему им лишние хлопоты? Поиски не приносят денег, а больше Корпус Спокойствия ничего не интересует.

Чистая правда. Официальный девиз Корпуса звучал так: Our prime goal is prosperity , он был выгравирован большими бронзовыми буквами на мемориальном мраморном обелиске во дворе Корпуса. Перед словом prosperity шутники регулярно приписывали слово our, чему начальство умеренно возмущалось, но попыток запретить не предпринимало.

— Мы давали присягу, — сказал я медленно. Асфальтовая дорога с вытертой черно-белой оградой продолжала утекать под колеса, стирая воспоминания, лишая нас прошлого, превращая его в туман, размытые, выцветшие изображения. В ничто.

Алиса прищурилась.

— Да, мы говорили какие-то слова. При вступлении в ряды Корпуса, а? Точно. Но я их уже не помню — а ты?

Я не ответил.

— Сегодня утром тот парень у вас в баре — такой стеснительный, в странной маске с клювом, Фикус, вроде бы? — попросил меня передать Баду какую-то записку, — нарушила молчание рыжая — впрочем, уже совсем не рыжая — минуту спустя. — Он не просил не читать ее содержание.

— Поэтому ты, конечно, ознакомилась?

— Не вижу причин, почему нет… Нет, там не было ничего интересного — этот парень просто рассказывал историю своего увлечения какой-то девушкой по имени Мику. Далекая планета, случайная встреча, тысяча и одно приключение, долгие поиски, смешные причины, по которым они должны всегда быть вместе… Звучит знакомо?

Звучало в самом деле знакомо, но откуда я знал это имя, было решительно непонятно. Но я был уверен, что никогда не встречал эту неведомую девушку в баре.

— И в конце он написал, что если в какой-то момент исчезнет, если о нем долго не будет никаких новостей, то Бад должен знать, что он наконец набрался храбрости и отправился за ней, — продолжала Алиса, все так же глядя в окно. — Наверное, в какое-то опасное место хоть там про это и не было ничего… Но я не об этом, вообще-то. Я про сам подход. Писать записки, доверять мысли бессловесному пластику… Идиотизм, я считаю. Нужно тебе что-то — идешь и берешь. Хочешь сказать — подходишь и говоришь. Иначе в какой-нибудь отнюдь не прекрасный момент может стать слишком поздно. Правильно я говорю?

Грудь на секунду свело спазмом, но я держал себя в руках, а руки — на руле, поэтому реакция не получила продолжения. Алиса! Она все помнила. Реактор, больницу… собственную смерть, и непонятное воскрешение в этом странном месте. Или все же совпадение? Я глубоко выдохнул и ответил:

— Конечно, правильно.

Автомобиль тяжело заворчал, переваливаясь через пологий горбик, обозначающий конец асфальтового покрытия и захрустел шинами по грунтовке, ведущей на самый верх. Там, прямо на обрыве, рядом с маяком, усилиями неизвестных доброхотов была возведена целая скамейка, и открывался потрясающий вид на залив, отражающий покрытое разноцветными облаками небо. Я заглушил двигатель, вышел из машины и подошел к краю.

— Красиво…

Я обернулся. Она сидела, скрестив ноги, на капоте «Ламборгини» — тонкая изящная фигурка на прямых, четких линиях, кроссовки прямо над лого с яростным золотым быком. Ветер запутался у нее в волосах, от бессилия играя блестящими черными прядями.

— Я не очень-то люблю делать долги, Лейтенант, — голос Алисы звучал ясно и четко. — Но то, что задолжала, предпочитаю отдавать. Сразу.

— Эй, что ты…

— Эти джинсы, — она чуть повысила голос, — довольно плотно сидят. Снимаются тяжело. Но если ты постараешься как следует, я не буду против.

Я сделал шаг. И еще один.

— Тебе не обязательно…

— Спасибо за это интересное мнение, я приму его во внимание, — Алиса слегка нахмурилась. — Ну так что, сделаешь последний шаг, или я уйду с этой приятной теплой поверхности, и мы оба притворимся, что ничего не было?

Я сделал этот шаг. И никуда она не ушла.

Она пахла клубникой и лепестками едва расцветших абрикос, и ее кожа, еще недавно грубая и обветренная, шелком скользила под моими жесткими пальцами. Дыхание сбивалось, нарушая ритм, сердце билось так громко, что я боялся — как же нам разговаривать-то, ничего же не будет слышно…

Правда, слова не понадобились — ушли, испарились очень быстро, увидев и поняв собственную никчемность. И некоторое время ничего, кроме заполошного стука сердец и сбивчивой музыки вздохов, слышно не было.

— Я очень хочу… — сказала она, когда снова обрела возможность говорить, — я безумно хочу, чтобы это никогда не кончалось… Но это, наверное, было бы неправильно.

Я ничего не сказал, потому что еще не мог говорить. За ее прекрасным обнаженным телом, за блестящей от пота и страсти бронзовой фигурой, ловящей на себя последние отблески солнца, в море, ветер закручивал плотные темные тучи в хлысты смерчей. Гнулись черные конусы елей, светлым пятном скользил по надвигающейся тьме свет с маяка. Свет солнца блек, словно только что погашенная ртутная лампа. Какое сейчас время года, какой сезон застыл, запутался и навсегда замерз в Городе-минус-один? Мягкая зима? Позднее северное лето? Ранняя осень? Я в очередной раз попытался угадать, но почти сразу отказался от этой мысли.

— Знаешь… — она дышала часто, прерывисто, — я должна тебе еще кое в чем признаться…

— Не самое удачное время, по-моему?

— Как раз удачное… Понимаешь, Лейтенант… — ой, вот сейчас было больно — мне неприятно это говорить, но если ты думаешь, что после вот этого мы непременно поженимся и будем верны друг другу, пока смерть не разлучит нас, то у меня для тебя плохая новость…

— Дорогая моя, я провел последние месяцы в замаскированном под бар-мотель публичном доме — а это не лучшее место для целибата. С другой стороны, так удачно совместить работу и хобби еще, думаю, никому из Корпуса не удавалось…

— А-ах! Сволочь ты все-таки, Лейтенант! Я тут как бы пытаюсь выглядеть перед тобой циничной стервой, а вместо этого, получается, раскрываюсь с какой-то совершенно неправильной, сентиментальной стороны… Ладно! Знаешь, сколько у меня было парней в училище Корпуса?

— Во-первых… я, наверное, не назвал бы ту сторону, которая сейчас передо мной, такой уж сентиментальной. Во-вторых…

— Ах!..

— Тут согласен. И все-таки, раз уж ты настаиваешь… хотелось бы услышать детали тех омерзительных порнографических сцен в Училище, о которых ты недавно упоминала.

— А тебя это, я смотрю, заводит? Даже не отвечай, и так все понятно…

— Можно подумать, это не ты мне тут сейчас подмахиваешь.

— Неважно… так вот, тяжело там было учиться наивной неопытной девочке вроде меня… в день бывало иногда три-пять парней… ну ладно, в среднем все-таки трое…