Денис Владимиров - Люгер [СИ]

— Я реально не догоняю в чем проблема? Точнее, неужели все так серьезно? Ну, поцеловал красивую бабу, даже не трахнул и не грубил…, - сказал, а сам реально осознавал всю глубину падения. Таких ходов не совершал никогда в жизни. Скажу больше, с женщинами не целовался практически. Причина? Откуда я знаю, где их губы побывали? В десна биться с чьим-то хером? Увольте! Понятия — это, конечно, деструкция и все дела. Но там, где я рос, затем в той среде, в которой работал — такое отношение было нормой.

— Не грубил?! Не грубил! Нет, ты слышал, Каштан? — обернулся тот к своему товарищу, — Он оказывается не грубил! Вот ведь свалился… Ты, мать его так, нанес ей охрененное оскорбление! А она привыкла их смывать кровью. И не своей! Последний кто на нее просто посмотрел, понимаешь просто ей не понравился его взгляд. Похотливый типа! Так вот, она вдумчиво отрезала ему яйца! Ты понял, яйца — за взгляд! Они сейчас из-за этого здесь срок доматывают! Теперь понял, как ты «не грубил»? Ты же даже не посмотрел, ты посмел к ней прикоснуться! К нашей припизднутой королеве Острога!

— Ты за языком следи! — раздался позади тот самый голос, который я готов был слушать и слушать, куда той музыке, — Это последняя скидка, Москвич, потом я тоже забью на все и спрошу, как с понимающего! И скажи спасибо, что…

Здесь Хельга оборвала речь, прошестововала во главу нашего стола, перевела взгляд на меня, большие глаза сузились зло.

— Мальчик, ты понимаешь, что ты не всегда будешь свежаком? Что ты покойник, мальчик? Сто процентный! И я тебе это…,- начала та проникновенно, видимо заготовленную заранее, речь.

Хватит. Задрало. Хотя злости на нее не было. Совершенно. Наоборот, опять будто какой-то урод монтировкой по затылку врезал. Мыслей ноль. Только любование. Посмотрел, покачал мечтательно головой. Затем вздохнул глубоко. Нет, прет меня от нее. Никогда такого не было! Ни разу! Ни в первую любовь, ни в последнюю, ни даже под коксом!

— Во-первых, — я посмотрел ей в глаза без злости, но очень решительно, девушка все же не выдержала, чуть отвела взгляд в сторону, — Хочешь убить? Считаешь, есть за что?

Та хотела что-то сказать гневное, даже рукой порывисто успела взмахнуть.

— Так вот, — не дал я вставить ей слово, — Берешь и делаешь! Все ясно?! Во-вторых…

Я встал со стула, сделал шаг, обнял ее за талию и опять, как и в первый раз поцеловал. Хельга замешкалась только на несколько секунд, а затем с силой оттолкнула меня.

— Во-вторых, хуже уже не будет! А раз так, упускать такой шанс…, - улыбнулся ей, — Нет, никогда!

— Я…, - видимо поняла, что глупо зря сотрясать воздух, — Я это запомню! И когда, слышишь, когда кишки тебе намотаю… Тогда скажешь мне, стоило ли оно того или нет!

Зло зыркнула, развернулась и направилась к столику, где уже обосновались две девушки, виденные мной в сауне.

Затем мы молча пили пиво. На меня никто не смотрел, похоже, решили, что я окончательно с катушек слетел. А так и есть. И как иначе понимать последний мой ход? Ход конем, мля!

Появился Гранит, усевшись напротив, взглянул нормально, без злобы или сожаления. Пожевал губы, а затем, смотря чуть в сторону, сказал:

— Задам тебе несколько вопросов. Скажи, вот какого хрена ты полез к Хельге? Сам так решил?

Я пожал плечами. Даже на секунду возникло желание выложить все как есть, и будь, что будет. А отпустил порыв безмерной любви к Хельге только сейчас. Смотрел и не понимал: ну, красивая баба, вон сидит, но… Но нет никакого желания броситься к ней, наплевав на все. Флюиды какие-то? С близкого расстояния работает? Черт его знает.

— Понравилась, удержаться не мог.

— А обычно ты точно так же себя ведешь? К девкам незнакомым целоваться лезешь? — и посмотрел чуть сощурившись, очень и очень внимательно, — Подумай, может быть с тобой что-то не так? Это не шутки!

— Да, вроде бы все так, — так бы и выругался.

Какие тут нахер шутки?! Да, у меня уже гуси с привязи срываются! Надо срочно к местным эскулапам валить. А еще долбанный Цемент со своей тайной! Так бы рассказал, все Граниту, как на духу. Но нельзя. Или можно? Нет, у меня же не сейчас эти качели с настроением начились, похоже, вот откуда ветер дует. Поэтому лучше промолчу…

— Ясно, — тяжело вздохнул тот, — Что ничего не ясно! А ты темнишь! Я думаю, что ты под нимфу попал! Только зачем ей тебя под молотки подводить? Вот в чем вопрос… Задумайся.

— Но с ней же Третьяк разговаривал, — влез Каштан.

— Третьяк ментат слабенький, а Хельга может сильнее. Кто знает, сколько у нее даров? Я — нет! Или кто-то левый интригу заплел. Поэтому думать надо, — обратился уже ко мне, — Ухо востро держи, ничего не бойся, пока ты свежий и под нашей защитой, они не сунутся. Но погань какую-нибудь могут сделать.

Командир встал и, чуть сгорбившись, решительно направился к выходу.

Блондинка специально делала все, чтобы я обратил на нее внимание, а затем красноречиво провела ребром ладони по шее и улыбнулась.

Я ей подмигнул.

— Люгер, крестник, твою мать, что это было? — голос появившегося Третьяка звучал обеспокоенно.

Наконец нашел правильное определение случившемуся.

— Основной инстинкт, мля!

Резкий вдох обжег легкие, едва не взвыл. Есть расхожее выражение — «ощущение полного присутствия», вот и у меня оно было, это самое ощущение, будто какая-то мерзкая мохнатая тварь забралась в грудину и теперь водила там, внутри, наждачной бумагой с крупным зерном. Туда-сюда! Проведет, падла, замрет и смотрит на реакцию. Осклабится довольно, показывая гнилые кривые зубы, и вновь — туда-сюда! Присутствовала, короче.

Даже заорать не получалось.

Рот был набит какой-то дрянью. Слюна подкатывала к горлу, пищевод при глотательных движениях обжигало, куда той кислоте. А еще веки, тяжелые, стопудовые. Теперь я понял все чувства гоголевского Вия, ту его тоску в голосе, когда надо было их поднять, а добрых молодцев с вилами поблизости не оказалось. Вдобавок безумный кузнец Вакула обернул наковальню мягким войлоком и теперь мерно и монотонно долбил по ней двухпудовым молотом. Долбил, сука, в моей голове!

Духхх…

Духх…

Дудуххх…

Духх…

Духхх…

Не знаю, сколько в реальном времени провел в таком состоянии — десять секунд, пять минут, двадцать, но в моем измерении прошла бесконечность. И страх сначала тихонько показал из закоулков разума свою мерзкую морду, затем нерешительно, чуть боязливо выполз, а потом, осмелев, стал заполнять собой все. Больше всего ужасало то, что мозг будто был изолирован от остального организма. Мышцы чужие, тело перекручивало, ломило каждую кость, и оно отказывалось подчиняться. Жило своей жизнью. Дергалось с усердием доброго паралитика. Оставляя мне возможность только наслаждаться болью.