Игорь Осипов - Измеритель

– Вот хоть один разумный голос, а то: «вперед, в атаку». Значит, предлагаю вот что… Теперь на выходы вооружаются абсолютно все. Благо пистолетов у нас много и патронов к ним хватает. Надо ножей наделать, что-то вроде мачете – тесаков таких. Что у нас с радиостанциями, восстановили?

– Да, но дальность небольшая, метров триста, не больше. Без базовой станции они не тянут, – ответил Сергей.

– Это уже хорошо. Больше пока и не надо. На все выходы берем с собой одну, а вторую оставляем здесь для связи. И последнее: надо территорию убежища начинать огораживать, как мы это сделали с ветряками, чтобы обезопасить технические выходы на поверхность.

Посовещавшись еще час и ничего нового не придумав, на этом и сошлись. Максим прекрасно понимал ребят. Оставалось ощущение какой-то незаконченности и поражения. Хотелось действительно вооружиться до зубов, выскочить на поверхность и покрошить этих животных в мелкий винегрет. Но разум подсказывал, что спешить нельзя. Примерно с этими мыслями Изотов возвращался в лазарет, чтобы сменить девушку у постели раненого.

– Ну, как тут наш больной? – Девчушка сидела возле кровати Никиты. Лицо ее было бледным и осунувшимся. В покрасневших глазах до сих пор стояли слезы.

– Я капельницу отключила и иглу вынула, – взяв себя в руки и шмыгнув носом, произнесла она.

– Молодец, как тебя зовут?

– Надя.

– Вот что, Надя, оставайся при лазарете. Присмотришь за своим Никитой. Я тебя всему научу. Мне медсестра нужна, а то я один с этим хозяйством не управлюсь. Согласна?

– Пока Никита здесь, останусь, а там посмотрю. А с ним все будет в порядке?

– Не знаю я, Надежда, – со вздохом ответил Изотов. – Парень молодой, сильный. Думаю, выкарабкается. Вот когда очнется и увидит, что без руки остался, тут мы ему помочь и должны. Он должен понять, что есть у него смысл в жизни, может, не такой, как он мечтал и хотел, но есть. Поняла?

Она посмотрела на спящего Никиту:

– Да, я все поняла. Я постараюсь. Я очень-очень постараюсь.

– Ладно, Наденька, иди и отдохни, а я с ним побуду. Ты потом подойдешь, завтра утром. Я тебе все объясню и покажу, что делать надо.

Надежда благодарно кивнула и тихо вышла из комнаты, оставив врача наедине с раненым.

Странные существа люди, цепляются за жизнь, когда в ней нет уже ни смысла, ни удовольствия. Как сказал Максиму когда-то друг: «Любовь, как и жизнь, стоит попробовать только ради процесса».

Утро началось с экстренного подъема. Разбудил Изотова дикий вопль в лазарете. Толком спросонья ничего не разобрав, он «на автомате», выработанном многими ночными дежурствами, влетел в помещение, где находился раненый. Никита сидел на кровати и с ужасом рассматривал то, что осталось от его правой руки. В глазах читались гнев и боль.

– Ты, что, скотина, наделал? Я же тебя просил – руку не отрезай!

От гнева он забыл и про боль, и про слабость от потери крови. Все его существо заполняло желание дотянуться до врача. Правда, надолго его не хватило. Истратив последние силы на истерику, он в бессилии упал на подушку.

– Это, типа, спасибо тебе, доктор, за спасение моей жизни, – философски пересказал Максим в вольном переводе гневные тирады Никиты. После непродолжительной паузы врач присел на табурет возле кровати.

– Ну, что, желание убить меня поубавилось? Поговорим?

– Ну почему я? За что? Не хочу жить таким, – с взглядом, ушедшим в себя, тихим голосом бормотал он себе под нос.

– У-у-у, плохой признак. Я тут сейчас буду говорить, а ты постарайся вылезти из своей скорлупы, в которую забрался, – послушай и сделай выводы.

Что в человеке главное? Руки и ноги? Мозг! Если у человека голова соображает, он нужен другим. Значит, он всегда найдет себе применение среди людей. У меня был выбор: будешь ты жить без руки или не будешь жить вообще. Жизнь – это самое ценное, а в наше время, когда нас всего-то ничего осталось, тем более.

– Да кому я теперь нужен, инвалид.

– А это ты у своей Нади спроси. Она тебе очень популярно все объяснит. Девчонка от тебя половину ночи не отходила. Перевязывала тебя, дурака, а ты: «Жить не хочу», – передразнил его Максим. – Всем нужен. Нам каждый человек нужен, целый он или четверть его осталась. А тебе что переживать? К кровати ты не прикован, рука еще одна цела. Делать все ею научишься. И все – полноценный человек. Мы тебе какой-нибудь протез соорудим, чтобы ты себя ущербным не чувствовал.

Постепенно, по ходу разговора, взгляд Никиты стал меняться. Безнадега и отчаянье стали уходить, заменяясь решимостью. К концу пламенной речи врача дверь в лазарет тихонько приоткрылась, и в дверной проем заглянуло симпатичное личико.

– Можно? Ой… Никитка, ты уже проснулся? – покраснев, как майская роза, девушка нерешительно прошла в лазарет.

– А, Надежда, сменить меня пришла? Давай. Вы тут пообщайтесь. Поешьте. Через час перевязка и процедуры. Ну, что, Никита, будем лечиться?

– Будем, – хором, не сговариваясь, ответили они.

Как известно, ждать и догонять всегда самое тяжелое и неприятное. Догонять было пока некого, но выяснилось, что раньше трех-четырех дней соседи к ним не пробьются, а ждать тоже не хотелось. То ли от бездействия, то ли от большого любопытства, в основном убежище решили провести обследование найденного коридора-туннеля. Открытие этого прохода значительно улучшило обстановку с вентиляцией бункера, по убежищу из пролома тянуло свежим воздухом, а по коридорам гулял приятный сквознячок. С улучшением условий жизни человека вечно тянет на приключения – исследование всего нового. Через сутки две команды, по три человека в каждой, собрались на новоиспеченном перекрестке. Экипированные по принципу «что нашли, то и взяли», люди, пожав друг другу руки и кивнув напоследок, разошлись в разных направлениях, освещая дорогу впереди фонарями.

Полностью подтвердились выводы от первого беглого осмотра сооружения. Туннель представлял собой проход квадратного сечения со стороной грани примерно около трех метров. В тусклом свете фонарей тянулось по потолку множество всевозможных кабелей различного диаметра, среди которых в ярко-красной оплетке выделялся самый толстый силовой. Стены ровно заштукатурены, а под ногами уложен гладкий асфальт. Складывалось впечатление, что проход использовался как кабель-шахта, и технический персонал, обслуживающий его, разъезжал на каких-то транспортных средствах. Воображение рисовало электрокары, скутеры или даже (а почему бы и нет?) велосипеды.

Отряд, ушедший в северном направлении, осторожно шел вперед. На протяжении двухсот—трехсот метров ничего не менялось. Все так же бесконечно змеились по потолку провода, которые иногда причудливо переплетались в свете фонарей. Обособленно лежал в собственной нише по центру, закрепленный массивными кронштейнами, красный питон силового кабеля. Но вот в сооружении стали проявляться первые следы тектонического удара. На все есть свой предел прочности, и даже у такого, казалось бы, неразрушаемого туннеля, с каждым метром на север этот запас иссякал на глазах. То провисший провод, сорвавшийся с крепления, причудливой лианой свисал вниз, то трещины в прочной бетонной стене и потолке создавали иллюзию ненадежности сводов, и казалось, что конструкция вот-вот обвалится на людей от неосторожного прикосновения к кабелю или даже от громкого голоса. Все чаще встречались участки осыпавшейся штукатурки, оголившей армированный бетон, а еще через сотню метров дорогу перегораживал глухой завал, состоявший из бетонных блоков, стальных балок, грунта и торчащих из всего этого нагромождения лопастей большого вентилятора. Беглый осмотр показал, что проход закупорен очень плотно. Ни лазов, ни щелей для того, чтобы протиснуться через эту «пробку», не нашлось, а разобрать такое препятствие не представлялось никакой возможности. Рухнувшая вниз вентиляционная шахта непроходимой преградой надежно отгородила северную часть туннеля. Недолго посовещавшись, отряд был вынужден вернуться с этой новостью в убежище.