Крис Райт - Путь Небес

Карио и Хайман побежали вдоль ряда, выискивая целые устройства. К тому времени, когда они добежали до конца комплекса, стало очевидным, что осталась только одна одноместная капсула, сверкающая первыми вспышками пламени. Через несколько секунд она тоже начнет плавиться и станет непригодной.

Карио бросил быстрый взгляд на боевого брата.

Хайман обнажил меч и отсалютовал им.

– Дети Императора, – сухо произнес он.

Карио ответил тем же.

– Смерть врагам Его.

Затем он влез через воздушный шлюз капсулы и активировал стыковочные зажимы. Снаружи, пока конструкция сухогруза превращалась в жидкое пламя, Хайман работал над тем, чтобы вручную включить механизм разблокировки, гарантировав спасение своему префектору.

Карио затянул фиксирующие цепи, активировал процедуру старта и отправил команду запуска.

Двигатели капсулы ожили, затопив отсек позади префектора плазмой. Карио на долю секунды показалось, что он услышал мучительные крики Хаймана. Затем врата в корпусе корабля открылись, и капсулу выбросило в пустоту.

Скорость была ошеломительной, почти такой же, как у абордажной торпеды, но менее управляемой. За несколько секунд Карио полностью потерял ориентацию в пространстве, пока крошечный адамантиевый шар безумно мчался в бездну. Через круглые иллюминаторы Палатинский Клинок мельком видел кружащиеся в пустоте огромные очаги пламени и силуэты разбитых боевых кораблей.

Карио постепенно взял под контроль вращение, используя едва работающую систему управления двигателями. Легионер сделал глубокий вдох и попытался сориентироваться. Огромная стена из красно-ржавого металла стремительно удалялась от него. Префектор увидел значки картеля Мемноса и старых имперских судоходных гильдий. Каждый символ отмечали следы вытекающей плазмы.

Затем «Терце Фалион» взорвался.

Удар последовал тут же. Из эпицентра взрыва разошлась волна из разорванного металла, затмив все вокруг вихрем кружащихся обломков. У Карио было время, чтобы прижаться к фиксирующей клети, прежде чем волна обушилась на капсулу. Она снова закружилась под ударами потоков раскаленных газов.

Хотя Карио не мог знать об этом, но каждый сухогруз конвоя был подготовлен к взрыву в одно и то же время, превратив всю цепь громадных судов в миниатюрные солнца. Казалось, сам космос воспламенился, разъярился, превратился в растущий ураган жара, света и ошеломительной скорости. Все, что мог префектор видеть через кружащийся иллюминатор – это кувыркающиеся массы красного и оранжевого цветов. Грузовые суда обладали огромными размерами, намного превосходящими даже самые могучие линкоры Легиона, и их предсмертная агония напоминала гибель миров.

К тому времени, как ураган стих, капсулу Карио отбросило далеко от ядра сферы битвы, ее оптические приборы раскололись, а двигатели сгорели. Хотя толстая обшивка выстояла под натиском самых мощных ударных волн, внутри узкого отсека уже мигали сигнальные руны, указывая на многочисленные сбои в системах капсулы.

– «Сюзерен», – вызвал воин по воксу, гадая цел ли его корабль.

Некоторое время ответом было только шипение. Затем, после еще нескольких попыток, связь с треском ожила.

– Мы определили вашу позицию, префектор, – раздался голос Харкиана.

Карио устало откинул голову на металлический нашейник внутренней клетки.

– Статус. Что с фрегатами?

– Один уничтожен. Другой поврежден.

Карио холодно улыбнулся. Он знал, точно знал , что воин в доспехе стального цвета вернулся на выживший корабль.

– Как называется?

– «Калджиан», повелитель.

– Из транспортов кто-нибудь уцелел?

– Никак нет. Три корабля взорвались. Число жертв все еще…

– «Калджиан». Сохраните это имя и передайте всем нашим прорицателям разыскать его след в эфире. Сообщите всем братствам, что их долг чести найти и уничтожить этот корабль. Вызовите апотекариев и передайте, пусть придумают новые пытки.

На другом конце возникла заминка.

– Будет сделано, господин.

– Я снова с ним встречусь! – громко закричал Карио, хотя больше не обращался к Харкиану. Влекомая силой инерции вращающаяся спасательная капсула мчалась вперед.

Он был невредим. Как и его клинок.

Хотя враг и был побежден, но остался жив. И это было недопустимо. Карио должен закончить все дела до того, как слухи о судьбе Легиона окажутся правдивыми.

Перед глазами появилось смутное рогатое видение из снов. Похотливое, уверенное и сильнее прежнего. И оно будет становиться только сильнее, используя каждую неудачу, чтобы обосновать необходимость возвышения.

Карио закрыл глаза. Он вошел в состояние боевой медитации, чтобы погасить свой гнев и вернуть холодный рассудок дуэлянта. Он мысленно повторил то, что сделал и где допустил ошибку, и твердо решил сделать выводы из нее, чтобы стать более проницательным, сдержанным и еще более совершенным.

Вращающаяся словно снаряд капсула летела все дальше, в охваченную войной пустоту.

– Я еще увижусь с ним, – произнес префектор, зная, что так и будет.

Ощущение.

Ощущение .

Возбуждение, волнение, отвращение, восторг, бесконечност ь ощущений.

Не было ни слов, ни образов, ни возможности объяснить эту всеобъемлемость. Для этого нужно было прожить ее, позволить жидкости течь по венам и наполнить их огнем, который был и болью, и удовольствием и забвением.

Боль никогда не уходила. Она росла и стала настолько мучительной, что его крики превратились в реальные, срываясь с потрескавшихся губ и рождаясь в окровавленных голосовых связках. Но это не имело значения, так как боль напоминала ему, что он все еще жив, а леденящий холод потустороннего мира был раздражителем для следующей жизни. Каждый вздох был доказательством этого. Он оправдывал лорда-командора, добавлял ему величия, подпитывал ту адскую топку, что горела в его набухших, деформированных сердцах.

Эйдолон бросился в битву. Каждый взмах громового молота, каждая вспышка при ударе металлического бойка, каждая отдача от тяжелой рукояти, когда оружие ломало кости и броню сливались в смесь свежего опыта.

И лорд-командор желал большего.

Большего .

Разделенная Душа рванул вперед. Зрение расплылось цветными пятнами, став рваным и сверхчувствительным из-за обрушившегося на поврежденные авточувства доспеха огромного потока входящих данных. Эйдолон чувствовал, что его смертное тело значительно превзошло свои изначальные, генетически улучшенные пределы. Сейчас в его крови свирепствовали стимуляторы Фабия. Однажды они убьют его, если это не выйдет у врагов, но лорду-командору все равно нравилось то, что они сделали с ним.

Это было наградой. Бессчисленные страдания его новой жизни находили свое вознаграждение в таких моментах. Фулгрим не был глупцом. Как и не был слабым или обманутым. Он увидел это раньше любого из них: горизонт событий, протянувшийся далеко за пределы того, что ложь Единства приготовила им. Человечество и было создано ради этого : измениться, вырасти, принять мантию чего-то большего. Темная судьба была жестокой, но и, кроме того, алтарем творения, превращавшим вместилища слабой плоти в носителей новых и деятельных божеств.