Николай Одинцов - Мустанкеры

В толще скал, точно вены под кожей, ветвились тоннели. Судя по карте, почти все помещения располагались под землей либо внутри скалы.

Таких масштабных и разветвленных формаций в степи было немного. И звезда упала именно туда? В совпадение верилось с трудом.

Может ли быть, что доктор специально направил трясунов к базе, зная о таящихся там сюрпризах?

Дежнев покачал головой. Все было зыбко, неясно. Беспокоило отсутствие вестей от Тома. Тихон активировал эмиттер, прислушался к ощущениям, стараясь уловить хоть тень, хоть намек на контакт. Ничего. Только радость играющей Алисы и еще совсем далеко едва тлеющий уголек – Сэмэн. На какое предельное расстояние может добить сигнал синхрона? Он все собирался это проверить, но руки так и не дошли. Казалось, что друзья всегда будут рядом.

Тихон отключился. Поднял голову от карты. Жанна пристально смотрела на него. Что в этих прекрасных глазах? Страх? Мольба? Ожидание? Дежнев не мог прочесть.

– Мы освободим их, я обещаю, – сказал он и тут же пожалел о своих словах: зачем, зачем давать невыполнимые обещания?

Хотя почему невыполнимые? Вряд ли трясуны ожидают атаки. Их там целая армия, но все же шанс есть.

– Кум-Дала для людоедов место незнакомое, они движутся длинной дорогой, чтобы могло пройти много машин. А мы рванем напрямик! Возможно, удастся обогнать их и подготовить теплую встречу.

Тихон постарался выдать бодрую улыбку, но Жанна не улыбнулась в ответ. Только резко кивнула:

– Тогда пойду готовить танк к переходу.

Тихон проводил девушку задумчивым взглядом. Даже грубый комбез не мог скрыть соблазнительной фигуры.

– Чертовски хороша! Вы мне можете поверить. Я известный ловелас. Немало рыдающих фройляйн остались в моем большом сердце. Но я беззаветно люблю лишь одну – дорогу, полную приключений! Боже мой, Тихон! Ну, признайтесь, вы же не прочь сорвать этот бутон?

– Я… Я не…

Тихона задел тон Исайи, и он не мог понять, отчего.

– Полно, мон ами, полно. Мы с вами взрослые люди. Я же не слепой! И между прочим, вы ей тоже небезразличны.

– Но она… как бы это сказать…

– Не вполне естественного происхождения? – подхватил вагабонд. – И что с того? У вас в глазах наверняка встроенные визоры, у меня искусственный сустав и три стальных ребра. Про Мордехайчика и вашу кетхен я вообще не говорю.

– Но это не одно и то же!

Тихон понимал, что пытается уговорить себя, и в то же время не желал идти на компромисс.

– Отчего же? – хитро усмехнулся вагабонд. – Поразмыслите и поймете, что разницы нет.

– Мне кажется, я ей противен, – выдвинул Тихон последний аргумент.

– Вовсе нет! Она может потерять отца. Лишилась опоры, к которой привыкла. Вы представляете, что это такое, нес па? Сейчас у нее внутри есть пустота. Так заполните ее!

«…Сегодня очередное тестирование нашего марсианина. Здесь, в клинике, мы все его так называем. Мальчик на удивление гармонично сложен. Видимо, сказывается действие стимуляторов и низкого притяжения. На Земле его недуг уже принес бы соматические изменения. Кроме этого, никаких подвижек нет.

Каждый аутист – это остров, отрезанный от материка. При классической форме болезни, достигающей тотальной стадии к третьему году жизни, изоляция наступает так рано, что воспоминаний о «большой земле» почти не остается. Самое главное, наладить связь. Но пока мы не знаем, как подступиться.

Я предложила сочетать побуждение к мелкой моторике с созерцанием природы. Так что сегодня всем коллективом отправляемся в кратер Ландау. Заодно и шашлыки пожарим».

«…Неожиданный успех! Наш марсианин проявил интерес к животным. Мы не раз показывали ему фильмы о фауне старой Земли, но это не вызвало реакции. А вот прямое созерцание енотов и птиц дало потрясающий результат! Мы увидели однозначный отклик. Попытались предложить планшет для рисования – увы, не прошло. Тогда Кардашьян дал мальчику обычную ветку. Тот некоторое время рассматривал предмет, и мы испугались, что он с собой что-нибудь сделает. Только страхи оказались напрасными: через минуту он чертил на песке. Это продолжалось не менее получаса. Потом, как видно от переутомления, наступило «сновидное» состояние, перешедшее в продолжительный обморок».

«…Костя. Теперь я называю его по имени, и всех коллег прошу делать так же. Первый успех в Ландау удалось закрепить: мальчик идет на контакт через рисование. Это отличный результат, история работы с аутистами показывает множественные положительные результаты по этому направлению. Животные у него получаются все лучше. Параллельно мы пытаемся стимулировать связанный речевой отклик. Общий подъем».

Том Юн Су проснулся. Над головой медленно плыли низкие облака, а он помнил, что он Том, и больше ничего. Ни кто он, ни откуда. Ничего. Пахло гарью и паленым металлом. Он поднялся на локтях. В отдалении на краю поля горел танк. «Шершень-3», – легко определил Том и неожиданно додумал: – У меня такой же».

Не стесняемая помехами, мысль потекла дальше: «Нет… это и есть мой танк. Была битва. Я должен был погибнуть».

Здоровенный чернобровый парень склонился над Томом, широко улыбнулся:

– О! Очнулся! Гарный хлопец! Живучий!

– Там, где есть жизнь, там есть надежда… – пробормотал Том.

– То верно! А еще сподивання есть там, где харчи.

Том сел. Голова кружилась, но едва-едва. Совсем рядом бок о бок стояли два танка, Шершень и Вожак. Красивые, новые, в московской сборке. На броне Шершня сидел еще один танкист.

– Кто они были? – спросил он Тома.

Том силился понять вопрос.

– Так его, видно, взрывом трохи зашибло, – пояснил чернобровый. – Смотри, как чумной. Ты того… Не сильно напружуйся!

Память возвращалась постепенно, как лодка из туманного моря. Сначала только абрис, едва видимый контур. Потом четче и четче, пока не проступили все детали, пока не стало больно.

Памяти той было едва ли две трети: детство Том не вспомнил. Только большое дерево во дворе, монотонный деревянный перестук и жару. Жизнь началась для него в тринадцать, когда Джучи Ловкач вытащил умирающего от голода паренька из сточного канала.

Джучи был жаден до людей, никого не выбрасывал, всех использовал до последнего. Всякому знал цену. Здорового, но глупого можно продавать на органы или сделать секс-игрушкой, умного поставить в игру, быстроногого и сметливого сделать дилером.

Когда над бухтой Коулун всходила Луна, от берега отплывал Серебряный Карп. Десять гектаров игорных домов, анкупунтурных салонов, бань и притонов. Гонконг сиял миллионами огней, но Карп светился ярче. В его чешуйках отражались все пороки расколотого войнами мира.