Николай Одинцов - Мустанкеры

– Вот, значит, какими вы нас видите? – всхлипнула она. – Подонками, нет, хуже – чудовищами!

– Я не знаю никого из надоблачников, кроме тебя и Германа, – рассудительно сказал Тихон. – Послушай, это ведь черт-те когда было. Я про это знать не хочу! Я… я люблю тебя!

Он сам подивился, как просто это прозвучало. Однако Жанна не слушала:

– Ты не понимаешь, для жителей Ариэля наследие предков – не пустой звук. А это… этот говорит, что наши прадеды совершили самое ужасное преступление на Земле. Ты бы понимал, каково это, если бы тебя воспитала мать…

– Что? О чем ты?

– А ты не знал? Ты родился наверху. Ты бы мог остаться, если бы…

– Что «если бы»? – нахмурился Тихон.

– Если бы прошел тест Крейцера… – Видно было, что девушка смущена, что эта тема неприятно касалась ее. – Понимаешь, мы, студенты в Ариэле, боремся против этого закона. Боролись… Это генное тестирование младенцев. Наверху считают, что война на Земле, да и все прочие ужасы связаны с деградантными линиями наследования. Это как предсказывать будущую поломку машины на старте, понимаешь? Йохан Крейцер нашел способ определять негативные тенденции в генах. Люди с изъяном не могут жить на Ариэле.

– Значит, по-твоему, я ущербный, неполноценный.

Теперь Тихон начал сердиться. Вот оно, хваленое великодушие надоблачников!

– Ты вообще не проходил тест. Это все знают, – быстро и как бы извиняясь заговорила Жанна. – Твой отец отказался, он уже тогда был против. Ему постоянно намекали на его собственное земное происхождение, ну, он и сказал: «Раз город не может принять моего сына без всяких тестов, то и я здесь лишний». Это был уникальный случай. Такой скандал! Больше никто по своей воле не покидал Ариэль. Тих, я не знаю, что и думать… я не хочу верить, но… Мы ведь там, наверху, боролись против усиления власти… Я боюсь, что сказанное Адметом – правда!

Тихон промолчал, он боялся навредить, сказать непоправимое.

Они помирились, но размолвка оставила след. Жанна сказала, что хочет побыть одна. Он обнял ее, поцеловал в щеку и вышел из номера. Алиса с ним не пошла, взобралась на колени к Жанне и лупала оттуда зелеными глазищами. «Сговорились!» – подумал Тихон и мысленно показал кошке язык. «У-у, предательница!» Наверное, нужно было остаться, но чем помочь, Дежнев не знал. Кажется, Адмет звал поговорить с глазу на глаз? Может быть, самое время.

Дежнев прошел радиальным коридором к центральной шахте и на открытой галерее встретил хозяина. На сей раз он принял образ худощавого молодого человека в гусарке и обтягивающих белых бриджах конного офицера.

– А я знаю, кто вы на этот раз! Лермонтов! – неожиданно вырвалось у Тихона смешное, почти школьное восклицание. Даже руку захотелось поднять.

– Да-да, Михаил Юрьевич был отчаянный человек, все время испытывал себя смертью. Проверял на прочность, так сказать, – усмехнулся Адмет. – Я всегда принимаю его облик, когда нужно набраться храбрости.

– Храбрости? Для чего?

– Для всего… для любого серьезного действия. Понимаете, Тихон, я очень хорошо знаю свою природу. Дело в том, что я – трус. Единственный искусственный интеллект, осознавший себя трусливым, как маленькая собачонка. Я столкнулся с войной, с тотальным уничтожением, и даже сейчас, просматривая отснятые материалы, я весь трепещу и боюсь потерять себя.

– Но разве вы, э-э, не можете подправить себя? Сделаться мужественнее?

– Подправить? А вы бы смогли отрезать себе руку, если бы того требовали обстоятельства? Хотя вы, наверное, смогли бы…

Адмет помолчал и продолжил словно нехотя:

– В любом случае это непросто, а для меня – совершенно неприемлемо. Все, что я хочу, – это жить в покое и накапливать знания. Однако мой статус не остался незамеченным. Ваш отец… черпал вдохновение в осколках довоенной эпохи и нашел меня.

– Отец очень любил старинные вещи, – улыбнулся Тихон. – У нас дом был полон антиквариата.

– Да-да, меня тоже в каком-то смысле можно назвать антиквариатом, – засмеялся Адмет-Лермонтов. – Николай понял это, и мы подружились. Он вернулся на Землю, нашел небольшой сверхзвуковой турбоплан, починил его. Дежнев летал ко мне, мотался сюда, в степь. Мы с ним нашли безопасный эшелон и устранили все возможные угрозы от автономных турелей, боевых дронов и прочей военной шелухи. Мы могли бы общаться и по Сети, через ретрансляторы Ариэля, но я до смерти боялся высунуться наружу из своей норы. Любое открытое действие демаскировало меня, зато здесь старая аппаратура, которой напичкана степь, не дает глазам Ариэля видеть ясно, искажает и глушит сигналы. Признаться, в этом покрове есть и мой маленький вклад.

Николай и я, мы придумали очень убедительную легенду и ловко водили за нос службы надзора надоблачников. Они-то думали, что Дежнев на старости лет повадился летать к любовнице, но после гибели вашей матушки единственной его женщиной была наука. Тихон, я помогал вашему отцу создавать «Консенсус».

– Вот как, – удивился Дежнев, невольно прикасаясь к своему эмиттеру.

– Этот аппарат обладает большим потенциалом. Он не просто консолидирует нескольких человек в сеть, он тренирует сознание, открывает доступ к ресурсам коммуникации, которыми человечество пренебрегало много столетий.

– Вы хотите сказать…

– Да, я полагаю… мы полагали, что носители прибора со временем смогут взаимодействовать без его помощи.

Дежнев вспомнил, как ощущение связи возникало у него при выключенном эмиттере. Усмехнулся:

– Отец и после смерти проводил эксперименты.

– Экспери… Экс… – Адмет внезапно замолчал.

Дежнев посмотрел на собеседника. Еще мгновение назад иллюзию трудно было отличить от реальности, но теперь объемное изображение стало зыбким. Замигало. Сквозь «тело» фантома проступили контуры окружающих предметов. Сбой длился с минуту, потом изображение выправилось.

– Теперь ситуация изменилась, спокойное время заканчивается, – продолжал Адмет, – а мы пока не можем доработать эмиттер. Я чувствую, как вокруг меня стягивается кольцо. Вы должны помочь мне.

– Помочь с чем? – насторожился Тихон.

Вместо ответа Адмет указал на ближайшую стену. Словно по мановению волшебной палочки, она пришла в движение, оказавшись мощной бронированной шторой.

Медленно, словно нехотя, толстенные сегменты завесы собрались складками и раздвинулись, открывая вид на противоположный склон горы-пансионата. За скалой располагалось огромное бетонное поле. Почти идеально ровное, оно простиралось на десятки километров. Над полем возвышались ажурные конструкции пусковых колонн. Бетон покрывал песок. Поверхность была выщерблена ветрами, и в трещины ее прорастала трава, но даже сейчас можно было видеть линии разметки и надписи, покрывающие гигантскую скрижаль. Там, где некогда стартовали корабли, сохранились черные подпалины, память о неистовом пламени ракетных двигателей.