Марьяна Сурикова - За краем небес

— И зачем врала, что читать не умеешь? — начал воин.

Я впрочем рядиться не стала, ответила, как есть:

— Заметила, что-то скрываешь, не хотела на рожон лезть.

— Ты меня за кого принимаешь? Чего шарахаешься, будто я убийца какой?

— Ты и есть убивец! Людей убивал.

— Так то служба была, не ради удовольствия это делал, да и люди такие были, что проще убить, чем дальше жить дозволять.

— А с чего ты решаешь, кому жить, а кому нет?

— Да что ты заладила? Ты будто что в этом понимаешь! Я ни с того ни с сего никого не убивал, так что нечего подпрыгивать каждый раз, как я приближаюсь.

— А ты меня по стенкам не зажимай, глядишь, сразу спокойнее стану.

— Вот ведь заноза! Верно дядька твой говорит. Я тем, кто меня спас да выходил, зла чинить не собираюсь. Я свой долг жизни сполна вам возвращу.

— Как же ты возвратишь?

— А так, в форт пойду, письмо снесу.

Сказал и отпустил, а меня любопытство разбирать начало, я ведь письмо так полностью и не прочла.

— А о каких тварях в письме том написано?

Сказала и язык к небу прилип, так воин на меня зыркнул.

— Не все поняла, стало быть? Вот и хорошо.

— Что хорошего?

— Чем меньше знаешь, тем крепче спишь.

— Что ты мне загадки загадываешь? Жалко тебе мне рассказать?

— Тебя жалко. Про этих тварей лучше никому не знать.

— Сам, небось, не видел ничего.

— Мира, послушай, я их не только видел, я от них еле живым ушел, а остальных, кто им встретился, среди живых уж нет. Просто поверь, что лучше о том, что мне увидеть довелось, ни тебе, ни остальным жителям не знать. Я расскажу все только тому, кто настоящую помощь оказать сможет.

— Потому в форт собрался?

— А куда еще идти? Из форта можно связаться с королевскими советниками. Эту задачу под силу только им решить.

— И когда пойдешь?

— Через три дня.

— А сил дойти хватит?

— Окреп уже. Твоими стараниями… — воин вдруг по волосам ласково погладил и голову ниже склонил, лицо к моему приблизил, а я возьми и вывернись из под руки, он так лбом о стену сарая и стукнулся. Выпрямился только, лоб потер, ухмыльнулся и пошел обратно в избу.

Пока я все думы о воине думала, пока ждала, когда же он со двора пожалует наконец, в ворота иная печаль постучала.

Вернулась я как-то из лесу вечерком, ягод полное лукошко принесла. Раскраснелась после прогулки, шумно в избу ввалилась и замерла на пороге. Сидят вокруг стола дядька, матушка моя, Лика отец и двое молодцов, в нарядные рубахи ряженые. На столе чай, пироги и мед. Меня все увидали, со скамьи поднялись, в ноги поклонились да бочком на выход подались. Я только посторонилась, пропуская, а сама во все глаза на дядьку гляжу.

— Чегой это?

— А тебе невдомек?

— Дядя Агнат?…

— Да охотник на нашу куличку нашелся. Вот люди добрые приходили, рассказали…

— Дядя Агнат! — я так крикнула, что матушка со скамьи подскочила. — Это что же такое? Вы почему молчали? За моей спиной день сватовства обговорили? Без смотрин обойтись решили? Знали, что я перед ними красоваться не стану? Что чаю по кружкам не разолью? Вы как же так со мной поступить собрались? За Лика, за паршивого котяру, меня сосватать?! А ты, матушка, что же мед им подносила?

— А ну помолчи! — рявкнул дядька. — Сваты пришли, не след нам было людей прогонять. Садись, поговорим.

— Я про Лика слушать не желаю!

— Сядь, я сказал!

Я села на лавку, а в сердце надежда затеплилась. Что я кричу, право слово? А вдруг дядька им ответил, что товар у нас непродажный, не поспел еще.

— В другой раз велел им приходить, — ответствовал дядя, а я даже на лавке покачнулась.

— Да неужто еще сомневаешься? Я не пойду за Лика! Ни в жисть не пойду!

— Ты, девка, сперва мозгами пораскинь, а потом уж решай. Лик парень справный, мастеровой, будет мужик в доме…

— Израдник…

— А ну прекрати поперек моего свое слово вставлять, а то отдам и совета не спрошу!

Я язык прикусила и к окну отвернулась. Не буду я на него смотреть.

— Отец его говорил, что Лик второй день на лавке лежит. Плетьми его за милую душу отходил. Дочка друга его у батюшки в ногах валялась, молила за парня замуж отдать, а тот рогом уперся, говорил, что кроме тебя ни на ком не женится. Так девица про свидание их тайное все отцу рассказала. Вот Милодар и отходил сына, что есть мочи. А вчера друг его уехал, дочь увез, сказал, что ноги его в доме Милодара больше не будет, врагами расстались, а все оттого, что плеть Лику ум на место не вправила.

— Он мозги еще раньше растерял, когда с той девицей на сеновале кувыркался, а потом передо мной извинялся. А чего отец ее так разозлился, непраздна девица что ль?

— Тьфу на тебя, девка дурная, да кабы она ребенка под сердцем носила, разговор бы иной был. Лик ведь заявил, что она ему не девицей досталась, не первый он у нее стало быть, вот батюшка ее и вспылил.

— Ты, дядя, из пустого в порожнее не лей. Мне уж дела нет до того, кто там у Лика девица, а кто нет.

— Парень оступился, с кем не бывает? А вот что ради тебя, дурехи, и порку и позор снести готов и даже гнев отцовий на себя навлечь — это о многом говорит.

— Сейчас оступился, а как женой стану, сколько раз оступаться начнет? Что ты за него вступаешься?

— Потому как вижу наперед, чем твое сумасбродство закончится! Останешься девой старой сидеть, ни детей ни мужа!

— А оно мне надо, сидеть с детьми да при таком муже?

— Ну, Мирка! Я ей слово, она мне два! Ты когда научишься старших уважать? Никто тебе не указ? Я тебе время помыслить даю, а ты препираешься? Я о твоем благе думаю…

— Да кабы о моем благе думал, за Лика не сватал бы! Что тебе вообще обо мне печься? Я у тебя дите не законное, не рожденное, со стороны прижитое. Что ты сам за всю жисть сделал? Хвалиться то есть чем? Все то у брата позабирал: и жену, и избу, только сына и нажил. Зато теперь мою судьбу вершишь? Не бывать этому!

Крикнула и замолчала, потому как дядька побагровел, а матушка побелела будто снег, ладони ко рту прижала, а едва дядька ко мне рванулся, кинулась наперерез, за плечи схватила.

— Агнатушка, не прибей!

После ее слов меня словно ветром из избы выдуло. Ой, кажется лишку хватила. Что же я ему сейчас наговорила то? Святые небеса, за что вы меня таким нравом дурным наделили? Завсегда ведь, что думаю, то и говорю. Что теперь будет-то?

Пришлось мне за сараем схорониться, пока дядька из дому выскочил да вокруг дома бегал, злость свою вымещал. Сам, небось, поймать меня боялся, иначе бы сотворил что недоброе. Потом уж, когда все стихло, я к окошку подкралась, затаилась под ним, а там дядька с матушкой разговор вели:

— Да не серчай ты так, Агнатушка, молода она еще, жизни не знает.

— Завсегда ты ее, Юляша, баловала. Для кого такую королевишну растила? Вон погляди, до чего девку довела — кроме себя никого слушать не желает, обид никому прощать не умеет.