Марьяна Сурикова - За краем небес

Вот завсегда так матушка — в душе жалела, а на словах подзатыльник давала. И не поплачешь у нее на коленях особо, а то еще наслушаешься про то, какую слезливую девчонку она воспитала, что аж стыдно делается. Пришлось со стула подниматься и из надежной клети выходить. Взяла я туесок с подмором и отправилась к старухе. Недалеко уж до ее дома было, когда то, чего боялась, и приключилось со мной. Не на Лика я нарвалась, нет, хуже намного — мне Рося навстречу попалась и не одна, а с подружками своими. Расцвела вся, меня увидев, прямо едва не запахла на всю улицу, рот до ушей растянулся, глазки заблестели, ну прямо молодца пригожего встретила.

— Мииира, никак на улицу выбралась? А мы уж с девчатами решили, что ты в дому запрешься, потому как стыдно добрым людям на глаза показываться.

— А чего я сотворила, за что мне стыдно должно быть?

— Парня путевого упустила, пришлой девке отдала. Я бы на твоем месте все волосы ей повыдергала, а ты дура полная, что дома заперлась, себя жалеешь. — Сказала и пуще прежнего улыбаться стала, а подружки ее поддакивают. Такое желание у меня сейчас было, ну такое… — разреветься хотелось в голос, вот только не у них на глазах. Я встала поровнее, приосанилась, сдавила туесок так, что крышка у него скатилась, а пальцы в подморе измазались, и погромче, чтобы все услышали, сказала:

— А что мне за таким гоняться? Небось, наиграется, сам за мной бегать начнет, прощение вымаливать. Хорошие девки на дороге не валяются, не за тобой же пойдет в самом деле.

— А ты у нас краса расписная, что парни у тебя прощения молить должны? Вы слышали, девчата? Гордая какая, ты смотри, как нос задрала, может коса у тебя больно длинная да тяжелая стала, голову перевешивает?

— Это твою пустую голову коса перевесить может, а в моей мозгов хватает.

— Ах так, — вскрикнула Рося и кинулась ко мне, а я… я взяла да плеснула ей подмором в лицо. Ох и заорала же Рося на всю улицу, девки за ней кинувшиеся обидчице косу рвать, аж остановились, а я сейчас только вспомнила, что у Роси от укуса пчелиного все лицо опухает. Вот и сейчас прямо на глазах моих стало оно раздуваться, не иначе подмор в рот попал, а в нем же и яд пчелиный есть.

— Ты фто сотфолила… — только и смогла промычать ненавистница моя. А девки уж осерчали вконец за ее спиной.

— А это заклинание такое, вот плеснула в тебя настойкой, чтобы глаза застлать, а сама заклинание прошептала, которому отшельник научил. Теперь всегда так ходить будешь, пока прощения у меня не попросишь. — сказала и сама стою, жду, поверит али нет.

А Рося поверила и подружки ее тоже. Заголосила во все горло, а девчонки ее даже назад отступили, никто боле поддержать подругу свою закадычную не решился.

— Пвости, пвости, — голосила Рося, а меня уж смех разбирать начинал, еле сдерживалась.

— Ладно, добрая я сегодня, на этот раз прощу, так и быть. Идем со мной домой, там прошепчу другое заклинание, но только делать это нужно, чтобы никто не видал, иначе не подействует.

Повернулась и отправилась к дому. Рося в охотку за мной припустила, только и слышала позади, как она громко носом хлюпает. Повезло, что матушка намедни как раз петрушку измельчила да кипятком залила, снимется у Роси опухоль, зато про случай этот не забудет и трогать меня поостережется, а подмор я Гленне позже занесу.

Воин очнулся лишь на следующий день. Я как раз в клеть заскочила, проверить. Не удержалась и пока мать надо мной не стояла, принялась щекотать розовые шрамы и дощекоталась. Он все вздрагивал, вздрагивал, а потом вдруг глаза раскрыл, а я как завизжу на всю клеть: 'Ааа!' — и за дверь выскочила.

Кинулась прямо в дом и давай с порога звать:

— Матушка, матушка, он очнулся!

Мама из-за печи выглянула, руки от муки отряхнула, меня оглядела и говорит:

— Так что ты бегаешь, как оглашенная? Обратно ступай, воды ему поднеси, а я сейчас приду, заодно Агната кликну.

Я взяла ковш с водой и понесла в клеть, а руки знай себе потрясываются. Приотворила дверь, протиснулась в щелку осторожно и замерла у порога, на чужой взгляд натолкнувшись. Странные глаза у него были, янтарные, иначе не скажешь, золотистые, словно смола сосновая. И смотрел он так изучающе, немного удивленно. Потом рот открыл и прохрипел:

— Ты кто будешь?

— Я это… Мира я, вот, возьми, — подошла бочком к лежанке и ковш протянула. Воин на локоть оперся, взял ковш ладонью широкой и в несколько глотков осушил, а потом сел на лавке. Сел, а покрывало вниз сползло, а он ведь под тем покрывалом голый совсем. Я, конечно, все, что не надо, рассмотрела уже, но тогда ведь воин без сознания лежал еще и болезный совсем был, а теперь вот сидит, покрывало не подхватывает. Я в сторонку отвернулась, ковш в ладони раскачиваю, молчу, а он тоже молчит, так и молчали оба, пока ковш из руки не выскочил и воину промеж ног не залетел.

Ох, и наслушалась я тогда всякой отборной речи, и не то, чтобы прямо в мою сторону, но в целом, по девичьему роду не сладко прошелся, зато хоть покрывалом накрылся.

— Ты, Мира, мне скажи, — наконец прохрипел воин, — кто меня сюда принес и где я нахожусь?

— Так у нас в деревне. Я тебя в лесу возле поляны нашла, пока ягоду собирала.

— А где у вас в деревне?

— Как где? Ну… от границы недалеко.

— Какой границы?

— Кажись, северной.

— Северной? Неужто забрался так далеко! Сработал портал-таки, повезло, не иначе!

— Что там сработало?

Воин промолчал, что-то обдумывая, а потом подниматься стал, а про покрывало опять позабыл. Я назад отскочила и глаза ладонью прикрыла.

— Ты чего шарахаешься, я девок не трогаю.

— Ты бы оделся сперва, а потом уж не трогал, — кивнула я ему на штаны и рубаху, что сама вчера на край лавки сложила.

Пока он к лавке отвернулся, я ладонь опустила, а тут и дверь отворилась и матушка с дядькой зашли.

— Эй, — окликнул Агнат, — ты чего перед девкой голым задом светишь? А ты, Мирка, глаза куда пялишь бесстыжие?

— Да что я там не видела, чтобы нарочно глаза пялить?

— Ты мне поговори! Совсем распоясалась! Где это ты голых мужиков видела?

— Да хоть когда ты, дядя, из бани в озеро бежал.

— Агнат, — матушка положила на плечо дяди руку, прерывая наш спор, — уймись, она же мне с больными частенько помогает, что ты право слово?

Пока мы тут перепалку устраивали, воин уже натянул рубаху и штаны, а теперь снова на лавку уселся и нас рассматривал. Причем смотрел так, будто это не у он нас в гостях, а мы к нему без спроса заявились.

— А ты, мил человек, кто будешь? — вымолвил он, на дядьку глядя.

— Хозяин я. В моем доме тебя приютили да выходили.

— В твоем? Что же, благодарствую.

— Меня не благодари, Юляша вот тебя выхаживала да Мирка эта несносная. Иди сюда, заноза. В дом старосты сейчас ступай, позови его к нам вечером, скажи, что гость наш уже очнулся.