Андрей Киселев - Борт 556 (СИ)

И я, чтобы эта возникшая иллюзия была правдоподобной, снова поцеловал свою умирающую Джейн. И, снова, уговаривал потерпеть немного, прекрасно понимая, что нам обоим конец. Но делал снова и снова это. А она смотрела на меня, своими черными измученными тоскливыми и печальными, но влюбленными глазами, опустив на мое плечо голову и прижавшись мокрой от воды холодной девичьей щекой.

- Сколько сейчас времени? - я, вдруг и снова, услышал из ее еле шевелящихся губ.

- Не знаю, любимая - прошептал я Джейн на ухо - Не знаю. Я не могу оторвать левую руку от лееров ограждения. Нас смоет в океан.

- Любимый - прошептала моя умирающая Джейн.

- Джейн, миленькая моя - произнес я, стараясь поддержать ее и отвлекая на себя - Я нашел твое вечернее платье.

Джейн улыбнулась и прижалась губами к моим губам.

- Они нашли его - я говорил моей умирающей смертельно раненой Джейн - Они бросили на нашу нашей любви твою в каюте постель. Я там видел и твои черные красивые туфли на полу. Там в твоей каюте. И магнитофон с кассетами. Эти гады, рассыпали их по всей там каюте.

Джейн смотрела на меня, не моргая, ледяным холодным уже мертвым взглядом любимой. Я не в силах был, теперь ни о чем думать. Я умирал тоже. И как ни странно, но не о смерти думал. А, думал, только о своей смотрящей на меня моей Джейн.

- Джейн - произнес ей я - Ты так и не одела для меня, то свое вечернее платье. И те туфли, миленькая моя Джейн.

Я все говорил и говорил. Еле произнося и выговаривая, все хуже свои слова немеющим малоподвижным языком. Прикусывая его и отключаясь от штормового холода - Не уходи от меня любимая. Не уходи.

Последняя агония

Любимая умирала, а я не переставал целовать ее избитое миленькое в синяках опухшее, черненькое от загара личико. Жалея и прижимая к себе правой слабеющей от потери крови рукой. Я сам умирал и не мог ей ничем уже помочь. Все, что мог, только успокаивать и целовать любимую.

Я ощущал, как текущая по палубе холодная штормовая вода стремилась, теперь утащить нас обоих в сам открытый океан. И держался левой рукой, как мог, не желая все еще сдаваться. Пока еще был в сознании, я сжимал на леерах бортового ограждения свои, пока еще живые, хоть и бесчувственные от потери крови пальцы. И прижимал мою умирающую лежащую на мне любимую мою женщину правой рукой. И не отпускал ее ни на минуту. Она тоже, держалась за ограждение левого борта, правой ослабевшей совсем и обессиленной своей рукой, обхватив мою шею левой рукой. Вцепившись женскими пальчиками и мертвой хваткой в мои мокрые волосы. И, прижималась ко мне из последних своих сил черненькой от загара смуглой щечкой к моей небритой колючей щеке.

Я не видел ничего вокруг, из-под ее моей любимой Джейн раскинутых поверх наших обоих лежащих в воде голов чернявых как смоль мокрых и прилипших к нашим лицам длинных волос. Я видел только ее красивое изувеченное и измученное пытками девичье любовницы лицо, перед собой. И ее красивые, смотрящие на меня пристально из-под черненьких девичьих бровей, черные как ночь глаза. Остекленевшие ее любимой глаза, смотрящие практически в упор в мои синие ее любовника глаза. Своим мертвым, не моргающим гипнотическим взором. Печальным и холодным как сам бушующий океан.

Я последний раз поцеловал любимую, когда нас накрыло огромной последней волной. И, Арабелла стала уходить под воду.

***

Сколько было уже время, я так не узнал. Левая моя рука, порядком одервенела, держа, внатяжку, нас обоих на скользкой, теперь от воды из красного полированного дерева палубе тонущей яхты. Я не чувствовал левой руки, а она не отпускала свои пальцы от бортового ограждения Арабеллы.

Я не видел часов, но с первыми лучами восходящего солнца. На рассвете. В наступившем неожиданном затишье. Шторм вдруг стих, как-то внезапно и быстро.

Рассвет разорвал черные ночные штормовые грозовые с ветром и ливнем облака. И Арабелла стала тонуть. И в тот же момент лицо моей Джейн стало растворяться перед моими глазами.

Все вокруг меня заменил какой-то лилового оттенка яркий теплый свет. Свет, заменивший лицо моей красавицы Джейн. Ее избитых в синяках опухшие, черненькое от загара смугленькое личико. Ее черные бездонные как сама штормовая ночь красивые в черных ресницах моей любимой глаза. Они, просто исчезли и все...

Все заполонил этот странный лилового оттенка свет. Такой приятный, и умиротворенный. Спокойный, наполнивший меня самого целиком. И окутав меня целиком своим тем ярким свечением.

Я почувствовал, что Джейн уже рядом нет, а только какие-то голоса. И, что я завис в какой-то пустоте, теплой и приятной. И внизу подо мной глухой взрыв. Там, где-то в глубине океана. И сильный из бездны толчок, прямо в мою спину. Толчок самой океанской воды. Это топливные баки Арабеллы. Там в ее бортах в заполненном водою по все отсекам и каютам белом корпусе. Идущей на океанское дно нашей круизной яхты.

Баки по бокам двигательного отсека. Их раздавило глубинным давлением и выдавило содержимое, и оно должно было всплыть на поверхность океана. Это горючее более легкое, чем сама вода. Оно вырвалось из разорванных давлением баков Арабеллы, идущей на самое дно, под весом в техническом отсеке кислородных баллонов, и прочего оборудовании. Весом своих двух двигателей и собственным корпуса весом. Стремительно рассеивая свои обломки. В виде останков вырванных силой воды, и давлением трюмных дверей. Оконных иллюминаторов, обломков солнцезащитной крыши и своей палубы. Теряя из открытого двигательного отсека всплывающими на поверхность океана с горючим заполненные до отказа канистры, и размотанные на длинных цепях носовые якоря.

Арабелла из-под меня уходила стремительно в бездну Тихого океана. С залитыми под самый потолок штормовыми волнами по всем затопленным жилыми отсекам с перевернутой и переломанной встроенными в каютах шкафами из красного дерева, кроватями, столиками, диванами и креслами. И где-то там подо мной глубоко на глубине в несколько километров она, раздавленная в бортах глубоководным давлением, должна была упасть в свою вечную безымянную могилу. С работающим еще на батареях генератором переменного тока. В незатопленном, пока еще специальном компьютерном герметичном отсеке за плотно закрытой дверью винного шкафа. Благодаря хорошо заизолированной под обшивкой отсеков и переборок проводке. От самого дна до верха яхты. В ее в самом низу корпуса. В ее закрытыми в днище судна, в специальных в полу трюма. В непроницаемых для воды донных отсеках аккумуляторами. Под которыми снаружи, находился узкий угловой балансирный длинный киль Арабеллы.

И, лишь, только этот, сигнал SOS! Идущий ко мне с океанской бездны. Доносился до моих ушей. С ее торчащей вверх над палубной оконной иллюминаторной надстройкой, качающейся под многотонным напором, и давлением воды. Белой длинной мачты. С ее на самой макушке антенны. Над большими отяжелевшими парусиновой тканью парусами. Белыми, развивающимися уже в черной бездне на ослабевших и болтающихся металлизированных нейлоновых канатах своего мореходного такелажа.