Александр Комаров - Люди vs Боты (СИ)

На экране появился странный пейзаж. Жирная вертикальная полоса черного цвета разделяла экран на две части ровно посередине. Левая его часть была похожа на изображение в старом не цветном телевизоре, на правой же, преобладали яркие краски, нанесенные жирными мазками. Картина была не цельной. Слева располагалось кирпичное здание в два этажа с зарешеченными окнами и пожарной лестницей, на одном из проемов которой стояли два человека: парень и девушка. В руках у кавалера была пузатая бутылка с длинным горлышком и стаканчик, у девушки — стаканчик и пакет с надписью "Milk". Оба смотрят в другой конец картины, там тоже самое, только в цвете. Агрессивный красный кирпич, толстая черная лестница, со ступенек которой свисают капли краски размером с головы персонажей. А парень с девушкой все так же стоят с бутылкой, стаканчиками и молоком… но смотрят не влево, а вниз… в открытый люк… из которого к ним тянется черная рука. Каждую минуту рука поднимается до верхней границы картины и сдергивает пленку с соответствующей половинки, а потом прячется в люк и вылезает из симметричного люка на другой части экрана, быстренько накидывает пленку, завершая превращение не цветного в цветное и наоборот.

Вся работа выполнена в графических пакетах на компьютере, от клякс на лестнице невозможно оторвать глаз, хотя они абсолютно не анимированные, кажется, будто бы весь дом прогибается под их тяжестью и вот-вот обрушится, рука выглядит не просто черной рукой, а чем-то зловещим, угрожающим.

Но при этом, говоря по-чесноку, Художнику никогда особо не нравилась эта картина… она казалась ему слишком надуманной… залепленной смыслом. Но это был сложный период в его жизни… к тому времени он провел в Большом Яблоке уже полгода, не самых спокойных полгода. Еще только приступая к ее созданию, он знал, что уедет из города, слишком невыносимо становилось творить в нем. Все свои чувства он выплеснул еще два месяца назад и долгое время совсем не брался за любимое дело, но деньги стали кончаться и пришлось тянуть из себя творчество, как козявку из носа. Таким оно и получилось, хотя с точки зрения техники исполнения все было на уровне, к которому привыкли его наниматели-покупатели. По счастливой (или же нет) случайности, он покорил их мгновенно и сам того не желая.

Приехав почти три года назад с другом в Штаты по студенческой программе, они приступили к работе в одном из ресторанов Нью-Йорка. В их обязанности входило мыть посуду на машине и держать два туалета в чистоте. Съемная комната вскладчину стоила четверть месячной зарплаты, едой их обеспечивали на работе. Непосредственным начальником был эквадорец, обосновавшийся тут пятнадцать лет назад. Он приехал на заработки, но устроился так хорошо, что решил не возвращаться домой. Когда президент Клинтон уходил с поста, появилась возможность получить Грин Карту через работу, и мужчина воспользовался этим. И в скором времени вся его семья стала настоящей ячейкой капиталистических США.

Его должность называлась кухонный "супервайзер". Надо было следить, чтобы все были накормлены, уважены, обслужены, все приборы функционировали, все служащие работали. Делал он это с неисчерпаемым энтузиазмом и казалось, что только вчера ему поступило судьбоносное предложение остаться работать в Штатах навсегда.

Проработав под его началом три месяца, парни решили последовать примеру боса и не возвращаться в Россию… Другу по ошибке открыли визу не на пять месяцев, как положено, а на семнадцать. Дома у него с родителями осталась младшая сестра, значит со скуки они не помрут. У Художника на Родине осталась только мама. Последний год перед отъездом его особенно грызло отчаяние. Кто-то будто напоил его из чаши, отравленной общественным мнением, его стали волновать присущие его поколению проблемы, которые раньше его мало интересовали. Он стал понимать, что теряет индивидуальность. Каждым нервом он чувствовал, что надо вытаскивать себя из окутавшей его рутины. Институт, приятели, образ жизни… все это не устраивало его, поэтому он и уехал.

Они проработали еще год, за который они научились многим полезным в жизни вещам, например: любое говно, встречающееся в унитазе — смывается, иначе — используй вантуз; сколько туалет не мой, все равно засрут и зассут; тоже касательно посуды; если засунуть руку в засоренный писсуар, полный мочи, всего на три секунды, то микробы не успеют тебя съесть.

Жизнь казалась совершенно прекрасной, не слишком напряжная работа, нормальные деньги, жилье в самом популярном городе Мира. Но оба они скучали: друг — по Родине, Художник — по Людям. Товарищи американцы не умели как следует кутить, американизированные братья славяне — тоже. Но все-таки единственными, с кем они проводили время, была компашка украинцев, живущих на Брайтон Бич. Некоторые были привезены сюда в младенчестве и говорили на характерном для этих мест миксе трех языков. По началу Художнику было очень трудно их понимать: первое слово в предложении говорилось по-украински, второе и третье — по-русски, а остальные по-английски, опять же, перемежаясь «родными» словечками. Чтобы уловить смысл такой речи, мозгу приходилось переключаться между «внутренними словарями» с мгновенной скоростью.

В конце концов, друг вернулся назад, а он остался.

С картинами дело обстояло тоже очень интересно. Однажды Художник пошел в Музей Современного искусства. Взял недавно приобретенный лэптоп и пошел. Делая, как и положено, передышки между просмотром выставленных там работ, он уселся в кресло и начал рисовать… стену напротив… только вместо висящих там шедевров он оставил пустоту. Просидев за этим делом полтора часа, так как технически картина была не сложная, он уже засобирался было домой, но тут к нему подошел мужчина. Высокий и с черной густой бородой.

— Хорошая картина, — кивнул он в сторону экрана лэптопа.

— Да, — согласился тогда Художник.

— Сам нарисовал?

— Снова да.

— А рамы так и останутся пустыми?

— Да.

— А почему?

— Не знаю.

— Бесподобно… мне нравится, я хочу купить ее.

— Но как? И что вы имеете ввиду под словом "купить"?

Так состоялось его знакомство со своим нынешним работодателем. Но его гонорары не росли от картины к картине, а искать вдохновение в таком крупном оплоте цивилизации становилось все сложнее и сложнее. Сабвэй уже не заставлял глаза блестеть от интереса, скайскраберы — задирать голову и падать на асфальт Таймс Сквэа. Художник все свободное время слушал музыку. И смотрел внутрь себя. Часто он видел там картины, а затем рисовал их. Часто он принимал что-нибудь. А когда картины кончились и даже алкоголь перестал помогать, он нарисовал седого мужчину с вытянутыми в разные стороны руками, на одной ладони он держал тарелку, а на другой — сердце. Продать ее так и не удалось, как ни странно, не отказывавший ни разу покупатель вдруг не стал платить за эту работу. Деньги кончались, кутеж продолжался… поэтому он срочно сел писать кирпичный дом и парня с девушкой. Но когда картина была готова лишь наполовину, он бросил работу в ресторане и ни с кем не попрощавшись, уехал из Нью Йорка.