Ник Кайм - Смертельный огонь

Вар’кир молча убрал руку. Оглушающая тишина опустилась, словно тяжелый молот.

К счастью для Зитоса и Вар’кира, спустя несколько мгновений платформа с дрожью остановилась, и двери в склеп раскрылись.

Нумеон вышел уверенно, смело, как надвигающийся шторм, но дрожь выдавала фальшивость бесстрашия.

Встреча с умершим, с тем, кого мы знали и любили при жизни, напоминает нам, что и мы смертны. В миг принятия смерти ложь и полуправда уходят, гнев гаснет от осознания собственной слабости и от желания остановить великую, всепоглощающую энтропию. Глядя на мертвого, мы видим эхо прошлого, жестокую, пустую оболочку, серую, как пыль. Такова судьба всего смертного.

Для Нумеона же эта боль была еще сильнее, поскольку напоминала ему о его самой позорной неудаче, ибо разве не он был обязан защищать своего повелителя?

Склеп наполняла тьма, глубокая и черная, как в океанской впадине. Бездонная, душащая всю надежду, она липла к гладким стенам и угрожающе подступала к осажденному мемориальному огню. Застоялый воздух был враждебно холоден, как морозной зимой. Сюда приходили увядать и исчезать — не сгорать ярко в пламени горы, разжигая искры новой жизни.

— Вы позволили им держать его здесь?! — прорычал Нумеон со злостью, которая выходила за грань простого обвинения.

Несмотря на страдальческое выражение лица, Зитос едва не огрызнулся, но его взгляд упал на Вар’кира. Капеллан медленно покачал головой, поэтому Зитос опустил глаза от горя и отчаяния.

Они пропустили Нумеона вперед, а сами следовали за ним в паре шагов.

Золотой саркофаг, в котором был заключен Владыка Змиев, находился недалеко, и, когда они приблизились, Вар’кир подал Зитосу знак остановиться. Нумеону потребуется немного личного пространства для встречи с неоспоримой истиной, что Вулкан, их отец, был мертв.

Нумеон тоже замедлил шаг, но неосознанно — как осужденный на пути к виселице.

Он так долго верил, что Вулкан жив. Он знал это каждой клеткой своего тела, чувствовал нутром. Вера в Вулкана спасла его, когда он умирал на черных молниевых полях Траориса. Мантра Вулкана давала ему силы, когда в плоть вонзались ножи Ксенута Сула.

— Вулкан жив…

Он произнес слова вслух, крепко сжал печать отца, опять же неосознанно, и приблизился к саркофагу.

Возможно, виноваты были темнота и холод в склепе, возможно — огромная усталость, но Нумеон уже не выглядел уверенным в своих словах, когда протянул дрожащую руку к позолоченному гробу Вулкана.

— Вулкан жив, — повторил Нумеон тише шепота, чтобы никто не слышал, и, набравшись смелости, взглянул на отца, заключенного в саркофаг…

Когда он повернулся, его лицо искажал гнев.

— Что это значит? — спросил Нумеон. — Отвечайте!

Вар’кир ожидал увидеть горе, отрицание, даже отчаянную злость, но не это. Он взглянул на Зитоса, затем обратно на Нумеона.

— Брат, я не… — начал он, подходя ближе.

Зитос последовал за ним.

— Загляни в саркофаг, Вар’кир! — рявкнул Нумеон, ударив кулаком по золоченному металлу. — Скажи, видишь ли ты то же, что и я.

Вар’кир и Зитос одновременно бросились к саркофагу.

Зитос охнул и упал на колени, одной рукой опираясь на гроб. Вар’кир, распахнув глаза, лишь покачал головой.

Нумеон был в ярости.

— Ответьте, — повторил он им, — где наш отец?

— Он был здесь, Нумеон, — ответил Вар’кир, окидывая зал взглядом в поисках каких-нибудь улик. — Кровью клянусь.

Нумеон обнажил меч.

Зитос открыл рот от ужаса, но потрясение уже обращалось в гнев.

— Кто-то заплатит за это.

— Отвечайте, будьте вы прокляты! — Нумеон схватил капеллана за тяжелую цепь на шее.

Вар’кир был слишком поражен, чтобы сопротивляться, и только смотрел на саркофаг.

— Я не знаю, брат, — выдохнул он, в панике качая головой. — Я не знаю.

За стеклом саркофага, закрытого и нетронутого, зияла угольная пустота.

Гроб был пуст. Вулкан исчез.

Тронный зал встретил взволнованную и разозленную делегацию напряженной атмосферой.

Лорды отказались от церемоний и пропагандистских эффектов вроде тех, что сопровождали коронацию нового императора на Воинской площади, и перебрались в куда более скромный Конвинкус Кубикуларум — один из многочисленных аудиенц-залов в крепости Геры, чье название переводилось как «Зал победителей». По всей видимости, у его нынешних обитателей название вызывало чувство неловкости.

Наскоро сформированным Империумом Секундус правил в качестве регента Сангвиний, а не Жиллиман. На первый взгляд могло показаться, что примарх Кровавых Ангелов носит свою мантию с королевским достоинством, но это было обманом.

Здесь, в отличие от Воинской площади, не было Пропилеи Титаникус, которая могла бы подавлять присутствующих и придавать сцене важности, которую та, возможно, и не заслуживала. Впрочем, напоминания о могуществе Империума в зале все же имелись; возможно, не такие величественные, как Врата Титанов, но успешно добавлявшие обстановке торжественности.

С мраморных колонн ниспадали знамена трех легионов, а в альковах между ними висели гобелены с изображениями их побед — триптих из воинского таланта, стоической дисциплинированности и ангельского символизма. На этих столпах покоился Империум Секундус, которому предстояло стать вторым фронтом на пути восставшей тьмы и вернуть надежду галактике, отчаянно нуждающейся в спасителе.

Свет от встроенных в стены ламп не проникал в глубь зала, где висели знамена, и в сумраке казалось, что плотная ткань движется сама по себе.

На мраморном троне справа от императора Сангвиния сидел Повелитель Ультрамара. Оба примарха были облачены в броню. Конрада Кёрза до сих пор не поймали, а сам он уже несколько месяцев не давал о себе знать, из чего следовало, что самопровозглашенный «Ночной Призрак» что-то замышляет… Хотя маниакальные порывы Конрада делали его непредсказуемым, и ни в чем нельзя было быть уверенным. В любом случае, укрыть Жиллимана от оружия его врагов за величественными кобальтово-синими доспехами было разумным решением.

Сангвиний был менее мнительным и носил позолоченную броню лишь для того, чтобы демонстрировать свой статус регента. Трон у него был вычурным, не то что у Жиллимана, но не по его желанию, а для соответствия броне, украшенной символом его легиона в виде кровавой капли и ангельскими крыльями, которые он на протяжении всего собрания держал сложенными за спиной.

Слева от Сангвиния, в некотором отдалении от двух других членов правящего триумвирата, сидел мрачный, своенравный Лев.

Всегда бывший в боевой готовности, Лев Эль’Джонсон облачился в черную броню Темных Ангелов, а за одно плечо закинул длинный плащ цвета слоновой кости.