Ник Кайм - Смертельный огонь

Мимо «Савана жнеца» пролетел труп со сломанным хребтом, раскрытыми ребрами и вытекающим в пустоту нутром. Погибший «Некротор» казался крохотным рядом с гигантским боевым кораблем типа «Мститель», чья тень полностью накрывала останки легкого крейсера.

— Весь экипаж? — раздался влажный, хриплый голос. В лаконичном ответе чувствовалась едва сдерживаемая злость:

— Выживших нет.

Малиг Лестигон судорожно выдохнул, булькая кровью.

Гололит показывал зернистое и серое изображение мертвого корабля.

— Ближе.

Изображение на мгновение покрылось помехами и приблизилось, показывая больше деталей. Куски броневой обшивки, часть экзоскелета, целые палубы, вырванные из корабля и теперь летящие в вакууме сами по себе, черные от огня.

— Ближе.

Ящики с боеприпасами, вырванные из рам взрывозащитные двери, тела…

— Ближе.

Расколотая броня, разбитые шлемы, треснувшая линза. Лица, искаженные болью и злобой, оторванные конечности, налитые кровью глаза, покрытая инеем кожа.

Смерть.

Десятки тысяч жертв пустоты, участников великой чистки.

— Лорд Лестигон…

Богатый урожай, жатва черепов…

— Командор!

Лестигон все слышал, но не сводил взгляда с жуткой картины, которую создал на мостике «Савана жнеца».

— Большой корабль был… — сказал он, — что уничтожил «Некротор».

— Судя по плотности плазменных следов, крейсер или боевая баржа, — заметил капитан корабля. — Похоже… они его атаковали.

— Жадные щенки. — Лестигон издал влажный смешок ракового больного. — Вражеский корабль был поврежден, и они попытались взять его на абордаж. А затем он справился с повреждениями.

Перед глазами Лестигона встала сцена их нетерпеливого, энергичного абордажа. Затем он представил себе, как орудия большого корабля возвращаются в рабочее состояние и сеют разрушение.

— Значит, Хурук не соврал…

Последний отчет с «Некротора» пришел с вражеского корабля. В нем заявлялись поразительные вещи, но они совпадали с обещаниями, которые дал ему Проповедник в их последнем разговоре.

Он говорил о примархе. Неубиваемом примархе, который теперь был уязвим и лежал в саркофаге на борту корабля. Они не знали, куда корабль летит. Они не представляли, зачем он взял такой груз.

Лестигон не любил союзы. Он был пуристом и воплощал в себе все, что это качество подразумевало, но Проповедник доказал, что может быть полезен. Ему даже отводилась важная роль, если слухи с «Некротора» подтвердятся.

— Святилище, значит?

— Да, повелитель, — ответил капитан.

Все еще не удостаивая смертного взглядом, Лестигон обратился к нему.

— Тщеславие Хурука стоило нам корабля, но может дать нам нечто куда более ценное, — размышлял он вслух.

Хурук был старшим офицером на «Некроторе» и командиром большой банды, которую Лестигон подобрал с полей Истваана V. Она состояла в основном из брошенных на планете собак, но Хурук подавал некоторые надежды.

Жаль, что он умер.

К счастью, умер он не зря.

Лестигон улыбнулся и наконец-то отвел взгляд от гололита.

— Вызови Проповедника.

Капитан коротко поклонился и уже хотел передать приказ одному из членов экипажа, когда Лестигон добавил:

— И если ты, Рак, еще раз обратишься ко мне просто по званию, я познакомлю тебя со своим мечом.

Капитан побледнел, а его руки начали трястись, но он тут же унял дрожь.

— Так точно, повелитель. Этого больше не повторится.

Лестигон отвернулся, и с его обожженных радиацией губ сорвался влажный вздох:

— Да.

Боль была постоянным спутником Малига Лестигона с самого рождения.

В младенчестве он заразился истощающей оспой, которая убила бы его, если б не выносливость и желание жить. Будучи неофитом, он потерял несколько пальцев на тренировке и едва не лишился руки, но не позволил этой незначительной травме ему помешать. В армии Мортариона его ждало еще больше боли. В битве против галаспарских орд взрывчатка вырвала у него часть живота и едва не отняла левую ногу, но он, хромая, покинул поле боя. На полях смерти Истваана V выстрел волкита оплавил кожу на половине лица, отчего она теперь выглядела как растаявший воск. Ожоги от радиации, фосфекс, попадание в открытый космос — Лестигон снес все. И выжил.

Уж если кто и был неубиваемым, так это он.

Несмотря на многочисленные повреждения, Малиг Лестигон отказался от аугментики, веря в возможности барбарского организма. Его отказ звучал сипло: во время чистки Истваана III он случайно вдохнул пары прометия и обжег гортань.

Новая битва — новый шрам. Он знал, что это верно для большинства воинов. Но его звезда не спешила восходить; он поднимался по карьерной лестнице благодаря тупой исполнительности и периодической гибели вышестоящих, но сам он свои скромные успехи объяснял одним.

Он умел выживать.

Однако здесь и сейчас появился шанс стать чем-то большим. Оставить след в истории.

«Я стану первым легионером, который убьет примарха».

Мысль о том, что одного из сынов Императора можно убить, витала в воздухе с тех пор, как Фулгрим обезглавил Ферруса Мануса. До этого поворотного момента незыблемо верили, что примархи бессмертны.

Расправа не завершилась после того, как Фулгрим забрал голову Горгона. Обезумевшие воины из восставших армий бросились на Ферруса Мануса, как шакалы. Некоторые пытались взять какой-нибудь трофей, другие просто рубили тело в странном, первобытном оцепенении, которое было самым близким подобием страха, доступным легионеру. Но смертельный удар нанес именно Фулгрим.

Ходили слухи, что череп Ферруса Мануса находился у Хоруса, который восхвалял фениксийца, называя повергателем примарха.

Теперь же у Лестигона был шанс завоевать для себя такой же титул.

Мысль быстро подняла ему настроение. Приз был почти в руках, и он едва не исходил слюной. Даже если Вулкан на самом деле представлял собой труп, Лестигон просто заберет его голову и заявит, что отрезал ее у живого сына Императора.

Лестигон не отличался тщеславием и лишь хотел, чтобы его знамя олицетворяло собой символ победы вместо скопища скверны.

Пока же и его замаранная бело-зеленая броня, покрытая залатанными трещинами от мечей, черными пятнами от лазеров и вмятинами от болтерных снарядов, едва ли могла сойти за доспех победителя.

«Я боевой конь», — думал он, сидя на троне над Раком и прочими членами экипажа. Его побитый шлем с почти выломанной вокс-решеткой лежал рядом и словно наблюдал за смертными, которые занимались своими ничтожными делами. Поскольку Лестигон был командором, ему полагался гребень на шлем, но он отказался от украшения, сочтя его ненужным и зная, что враги отстрелят его при первой же возможности. Зато он носил плащ, который, впрочем, давно изорвался и побурел от грязи, въевшейся за более чем сотню битв.