Никита Марычев - Очищение Духом

И вперёд же шагнул один из них.

- Да подождите! – сказал он. – Мы не враги!

Ривелсея не очень-то поверила, но как после такой фразы можно схватиться за оружие? Она остановилась на месте, подозрительно на них глядя.

Один из тех достал из кармана своей чёрной меховой накидки какой-то маленький мешочек.

- Вот, – сказал он. – Я должен вам это передать.

Он внезапно выронил его из рук, мешочек упал на землю и зазвенел – наверное, там были деньги. Деньги? Зачем им сейчас эти деньги? Выронивший нагнулся, чтобы поднять – и застыл, наклонив голову к земле. Ривелсея смотрела на него, немного не понимая, что происходит. Со слабым стоном свалилась на землю Нирсела: она стояла за спиной Ривелсеи, настороженная и готовая достать меч. В этот момент вперёд бросился Рилан – нет, никакой он был не боец, но парень-то, видно, что надо – и ударил коленом в зубы этого мужика с мешочком. Тот упал навзничь. Но тут же второй, стоявший сзади, как-то молниеносно дёрнул руку, что-то ярко сверкнуло, и Рилан сам со страшным криком упал на камни. Да, Ривелсее и самой не помешало бы прикупить метательных ножей, как они сейчас бы не помешали, и дура она была, что этого не сделала!

Но ступор, конечно, у неё прошёл, а ярость нахлынула такая, что ей самой стало себя страшно. Меч взвихрился в её руке, она вынесла его слева чуть вперёд – и полетела в вихре, а от отчаянного крика: «Слава Настенарта!», вероятно, проснулись очень многие. Тот, кого свалил Рилан, прожил очень недолго, белая звезда коснулась его только два раза, но ему хватило. Второй – тоже недолго, он бросил ещё нож, но промазал (ей, конечно, просто повезло), а потом тоже повстречался со звездой и, дёргаясь, упал.

- Итетон! – заорал оставшийся, третий.

Тогда вынырнула из тьмы ещё фигура, и лишь на секунду Ривелсея увидела яростное лицо и дурманящие безумные глаза. Ривелсея бросилась вперёд, одновременно вызывая и поднимая в себе мощь и гнев. Но ничего она не успела. По голове её ударило тяжёлым гранитом, а потом ещё раз, снизу вверх, и она закачалась. Опять – сверху вниз, она стала падать. Снизу вверх. Щекой она почувствовала землю. Сверху вниз – всё поплыло в темноте. Ещё раз. Ещё раз. И, напоследок, через всю голову. Мир закрылся снова.

Глава 29

Да, тьма длилась. Она не спешила проходить. Ей вообще не свойственно спешить. Тьма – и тьма. Ну и хорошо. Ну и ладно. Зарыться в неё как следует – и можно отдыхать.

Но эта тьма была какой-то неправильной, беспокойной. Она хотела течь, и она перетекала в бледную серость. А в серости проступали коридоры, двери, они наплывали, наваливались откуда-то сверху и мешали расслабиться.

Это продолжалось долго. Она плутала и плутала коридорами, которых никогда не видела в своей жизни, и все они были серые и одинаковые и вяло переходили друг в друга. И почему-то вспомнился далёкий лес, и осеннее тихое солнышко, и запах грибов и дождя.

Потом был этот дождик, и быстро бегущая тёмная речка, и бесконечные круги. И туман.

Потом снова сомкнулась тьма.

Но теперь в ней появилось что-то новое. Что-то такое, что всегда было, а потом долго не было, а теперь было снова. И наконец дошло. Теперь в темноте была мысль. И она требовала внимания.

Но – очень не хотелось. Хорошо было так, без всего. Но мысль уже родилась, она задвигалась, как ленивая, но упрямая лошадка. Замелькали стены, стены, комнаты, столы, столы, чашки, а потом – люди. Люди. Люди. Мысль побежала быстрее, и что-то стало проясняться, и пришло самое-самое важное озарение: что она – это она. И вот от этого сразу стало больно. Но всё: тьма уже ушла, и вернуть её было невозможно. Успокоение так и не наступило, и теперь она осталась одна.

А что теперь? Наверное, надо было что-то делать. Делать… Она напряглась и отправила приказ всем своим чувствам. Чувства принесли очень немного. Было что-то внизу, и больше ничего не было. Наверное, есть где-то пол или земля. Пол… Ну и хорошо.

А потом – ещё и запах. Дерево… и опять – земля. Земля…

Звуков не было. Был какой-то далёкий и смутный гул, слабое-слабое дрожание того, что было внизу.

Во рту было просто сухо и немного тошно.

Оставалось открыть глаза. Но это ей не удалось. Или удалось? Неизвестно. Похоже, что удалось. Но толку от этого не было никакого. Она закрыла их снова. И стала думать.

Темнота. Значит, она не на воздухе. Значит, где-то в помещении. И пахнет сыростью. Похоже, что где-то под землёй.

Под землёй?!

Она встрепенулась и ощупала всё вокруг руками. Руки раскинулись свободно. Она перевела дыхание. Похоже, всё не так плохо.

Ну, руки шевелятся. Хотя нет, не очень. Левая сразу откликнулась ей болью. Ривелсея заботливо потрогала её пальцами. Болит. Чуть выше локтя она была раскромсана до самого мяса, а прикосновение к этому месту было жгучим. Ривелсея обслюнявила палец, потрогала ещё раз и облизала. Ну конечно, вкус – тот самый. Рана уже запеклась, но вот не сказать было, что рука была готова ей служить. Перевязать, конечно, надо бы, только где здесь взять чистые тряпки для перевязки? Что вообще тут можно где взять?

И где это – «тут»?

Вот это было очень интересно, и этим нужно было заняться немедленно. А для начала надо было подняться на ноги, встать на то, что было внизу.

Несколько осторожных шагов. Пола нет, одна земля, обычная и сухая. Ещё несколько шагов – там стена. В другую сторону – там что-то лежит на полу. Ривелсея ощупала. Что-то гладкое, холодное, в каких-то тряпках. Ривелсея содрогнулась. Похоже, чьё-то тело. Проклятье, ну хоть бы лучик света! А то тут, пожалуй, можно ещё наткнуться на что-нибудь и свалиться, а она и без того с трудом стоит. Ногу тоже немного саднило, но несильно. Уж лучше арбалетный болт, чем стрела с мазью древомути.

А сейчас ей нужно найти дверь. Если только это подвал, а не могила. И дверь она вскоре нашла, передвигаясь ползком и на четвереньках, чтобы ни с чем не столкнуться. Дверь была деревянная и гладкая, Ривелсея не поняла сразу даже, что это дверь. Но когда поняла, тут же встала проблема, как её открыть. В том, что она заперта или заложена чем-то с той стороны, сомнений быть не могло, а с этой стороны её нельзя было отпереть ключом, даже если бы он у неё был. А ломать… Нет. Не сможет. И рука, и нога у неё не в порядке, ей не двери бы ломать, а лечь в постель, напиться чего-нибудь сладкого и горячего (очень-очень хотелось пить, и ещё здесь было очень холодно) и заснуть – разумеется, после того, как кто-нибудь очень добрый перевяжет ей все раны. И вот тут ей вспомнилась мать. С какой заботой она промыла бы ей всё, вплоть до последней царапины, и вскипятила бы тазик с водой, и абсолютно чистыми, горячими от пара холщовыми лентами перевязала бы ей всё, что нужно, с целебной мазью. Она, конечно, пришла бы в ужас от её ран, но ничего бы про это не сказала: никогда мать Ривелсеи не выказывала своих чувств, что бы ни случилось с человеком, чтобы не тревожить и не пугать его, но всегда с мягкой жалостью, как будто нет ничего страшного, начинала хлопотать с лечением. Но только не было сейчас её рядом, а уж как бы она обрадовалась, увидев свою дочку! Мама так её любила, а она сама её бросила, и вот сейчас она здесь, беспомощная и слабая, а мама там, далеко, и грустит по ней…