Кевин Джеттер - Сонное царство. Оружие смерти

Кровавая полоска, уходящая в темный коридор. У этого пятна он задержался, явно позируя. — Все правильно, только не подкачай, — прошептала она. «Меня наполни лучшими чертами», — это они раньше так шутили меж собой. Уже не смешно, но все еще верно. Он пошел по кровавому следу, она кралась вслед за ним, запечатлевая все на камеру. Находившаяся в конце коридора дверь была на несколько дюймов приоткрыта. Он распахнул ее свободной рукой и на какое–то мгновение исчез из поля зрения камеры, шагнув за порог. Она пробежала несколько ярдов, разделявших их; испещренный фосфорическими точками мирок безумно заблистал и вдруг замер, око камеры заполнило его изображение в окантовке проема.

На заднем плане был уже находившийся в комнате человек. Он вошел в комнату, хорошо освещенную батареей прожекторов. Не выпуская ружья, резко уклонился вправо.

«Бог мой! — У нее чуть дыхание не перехватило. — Сколь же ты естественен».

Теперь она могла снимать того, второго, крупным планом. Круглый и блестящий от пота, словно губчатый пузырь. Она навела камеру на его грудь, к которой он прижимал свою окровавленную руку.

«Так тебе и надо, задница, — подумала она, — надо было соображать, прежде чем бить стекла».

Человечишка этот смастерил себе некое подобие стола из пары товарных корзин и облезлой доски и восседал на перевернутой урне.

«О, как это патетично!» — с презрением подумала она. Пальцы потянулись к рычажку внизу камеры. Она выкрутила громкость до предела и лишь тогда услышала прерывистое, с присвистом дыхание.

Безукоризненная работа камеры помогла ей подавить крайнюю степень напряжения.

— Ну вот, ты и здесь, — сказал круглолицый, хватая ртом воздух. — Я думал, может быть…

Он умолк. Его влажные блестящие глаза со Страхом взирали на фигуру с ружьем, стоявшую перед ним.

— Так значит, вы и есть тот самый Леггер? — В конце концов выдавил он из себя. — Я видел ваше фото.

— Да, — почти что прошептал Леггер, добавив: — Бриггз.

При звуке собственного имени Бриггз еще крепче прижал к груди обмотанную окровавленным тряпьем руку. Прямо–таки подростковое кровотечение.

— Да, — задохнулся он. Это слово, казалось, вышло из глубин его кишечника. Со скорбным видом он заморгал пред лицом противника, глаза его увлажнились от избытка чувств, после чего он нашел, наконец, в себе силы заговорить вновь. — Знаете, а ведь вы действительно что–то из себя представляете, не так ли? Я ведь никогда бы не поверил в то, что вы сможете это сделать. И вот почему я вернулся сюда, в свой старый оффис.

Грань срыва, придушенного, болезненного смешка.

— Ну вот он я… А вот и вы.

— Да, — едва слышно прошептал он. Бриггз конвульсивно передернул своими округлыми плечами.

— Что ж, валяйте, — сказал он, на сей раз куда громче. — А не кажется ли вам, что лучше поспешить? Вероятно, они уже меня ищут.

— Не торопись, успеешь, — он держал ружье наперевес.

Она взяла его на самый крупный план. Сейчас ружье как раз было в самом центре кадра. А на заднем плане чего–то ждал сидевший у импровизированного стола человечек по имени Бриггз.

— О, господи, — по–детски удивился Бриггз, когда наконец–таки разглядел ружье. — А не великовато ли? Знаете ли, я все же ожидал чего–нибудь, ну… более изящного…

— Просто так будет лучше видно на пленке. Он прицелился. Влажные глаза метнулись на камеру, затем вновь уставились на ружье.

— Господи, как же я устал, — сказал он, наблюдая, как палец нажимает курок.

— А–а, — приглушенно всхлипнул Бриггз.

«Последний — во время выстрела стоял, — припомнила она, когда в лицо ей ударила волна разряженного воздуха, — пуля разорвалась по центру грудной клетки, оторвав тело от земли и разбрызгав его на массу кровавых лохмотьев, растекшихся по находившейся сзади стене».

Сейчас же, отслеживая полет пули камерой, она увидела, с какой силой свинец обрушился на грудь Бриггза. Это больше напоминало удар молота. Тело, словно лишенное костей, сложилось в угол стены и пола, затем подскочило, разбрызгивая кровь и куски ткани, и влажные глаза, поскольку нижняя часть лица выла снесена напрочь, словно это была попытка бросить в объектив камеры какое–то ужасающее проклятие. Жизнь испарилась из разорванной плоти. Труп упал, сложившись в некое подобие готового к отправке в прачечную грязного белья, накрыв собой развалившийся импровизированный стол.

Она держала камеру на трупе еще несколько секунд, снимая, как бежит на пол еще дымящаяся кровь, затем отпустила кнопку и опустила объектив.

— Ну, что еще?

Он отрицательно покачал головой.

— Развязка.

Большим пальцем он стер каплю крови с черного ствола. Его холодно–бледное лицо порозовело. Она вновь услышала его дыхание, теперь уже нервное и глубокое.

«По крайней мере сейчас он в полном порядке», — подумалось ей. Молчаниям на какое–то время придет конец. Под тяжестью камеры у нее уже начали ныть руки. Опять это удалось.

Они вышли из здания, не сказав друг другу ни слова.

На солнцепеке мальчишка–сорванец лет семи–восьми, с какой–то глиняно–неподвижной маской лица, что, впрочем, было весьма характерно для обитателей покинутых городов, пытался открыть капот автомобиля, по неизвестной причине мальчуган, похоже, был одержим техникой.

«Наверное, машины способны заменить детям людей», — подумала она. И внезапно ей невыразимо захотелось оказаться где–нибудь еще, убраться с этим мальчишкой вместе из этого огромного кармана застывшего времени. Когда они подошли к машине, то мальчик не убежал, а с безразличным видом проследил за тем, как мужчина открыл дверцу и швырнул ружье на сиденье. Порывшись в карманах, взрослый протянул что–то мальчику.

— Вот, — сказал он. — Такими еще в здешней округе пользуются.

— Еще бы, — мальчишка грязным пальцем разгреб горку монет на ладони мужчины.

— Возьми их.

Он ссыпал монетки в подставленные ладони сорванца.

— Иди, унаследуй землю или что–нибудь в этом роде.

Рассовав деньги по карманам, мальчишка пустился наутек по выгоревшей траве.

Теперь машину вел он. Она знала, что порой это его успокаивало. Пролетающие за стеклом мили безболезненного движения и впрямь могут стать утешением.

«Вернись», — призвала она его мысленно. Она боялась, что когда–нибудь он будет так подавлен бременем своей силы и власти, так перестарается в своем рвении, что она уже никаким образом не сможет вернуть его себе. Она держала камеру на коленях, взирая на проносившийся за стеклом деловой комплекс.

— То был действительно жадный сукин сын, — промолвил он после нескольких минут молчания и шумно вздохнул. — Прикончить его было непросто — он ведь действительно хотел жить. Любой ценой, каждой голодной клеточкой своего тела.