Роберт Рик Маккаммон - Граница

Джефферсон упал со своего кресла, а само кресло развалилось на части. Шум заставил Регину нервно оглянуться по сторонам и узреть огромную красную огненную вспышку в небе на западе на высоте примерно двенадцати тысяч футов над землей. Из центра этой вспышки появился треугольный монстр, окрашенный в черные, коричневые и желтые тона. Размеры его были невероятными! Вглядываясь в это монструозное существо, Регина застыла, ощутив ужас, какого никогда не испытывала прежде — даже когда ее отец-баптист в приступе животной ярости запирал ее в темном чулане, а после отправлялся избивать ее мать пряжкой на ремне. Регина почувствовала, как револьвер вываливается из ее ослабевшей руки и падает на изумрудно-зеленую траву.

Тогда зазвучал голос Джефферсона — голос человека, на мудрость, опыт и богатство которого опирались тысячи людей. Однако теперь его тон не был тоном наставника и пастыря, нет. Теперь он больше напоминал детское хныканье. Он промямлил:

— Спаси нас, Боже! — а затем посмотрел в лицо Регины, постепенно переведя взгляд на лежавший на земле револьвер. Джефферсон потянулся к оружию дрожащей рукой, и секундой позже выражение лица вооруженного священника невольно заставило его жену вспомнить о закрытой дверце чулана… и о щелчке замка, который был так похож на щелчок револьвера.

Теперь, лежа в своей кровати все в том же особняке с видом на чудовищно преобразившийся Новый Эдем, Регина Джерихо прижимала руку ко рту, стараясь подавить крик. Скоро настанет рассвет. Новые боги позволят своим рабам увидеть дневной свет, и свет этот будет напоминать тот, который Джефферсон только что включил в своей ванной. Он будет не слишком ярким и слишком синим… не принесет никакого комфорта или тепла. Но жители Нового Эдема хотя бы были живы, и о них хорошо заботились. Их приняли в мир, где царил новый порядок. И теперь Регина слышала шум воды, бежавшей по раковине, но знала, что вода была другой. Она была чистой и прозрачной, да, но оставляла на коже какую-то маслянистую текстуру, которую невозможно было очистить или стереть полотенцем. Вода бежала, и Джефферсон плескал ею себе в лицо перед тем, как побриться своей электрической бритвой.

Во время одного из своих откровений он сказал Регине, что Ей понравилось видеть его гладко выбритым, когда он впервые пришел к Ней . После этого Она позвала его, и от этого у него по коже побежали мурашки, в спине началось легкое покалывание, а волосы на затылке встали дыбом. Конечно же, ни у кого другого больше не было этих новомодных электрических бритв. Даже бритвы с единым лезвием — не было. Оставались кухонные ножи, да, но когда Регина однажды в декабре хотела перерезать себе горло, сталь в ее руках превратилась во что-то мягкое и податливое, как резина, и таким «оружием» невозможно было даже отрезать себе мороженого. Стоило вернуть нож в ящик, лезвие снова стало острым.

— Они наблюдают за нами, — сказал ей тогда Джефферсон. — Постоянно наблюдают. Они не позволят нам причинить себе вред.

— Но почему? — спросила она, чувствуя, как паника все больше охватывает ее. — Почему?! Чего они от нас хотят?

— Мы им нравимся, — ответил Джефферсон. — Мы нравимся Ей .

И затем на его лице показалась ухмылка, которая была лишь призрачной копией его прежнего самоуверенного выражения лица, потому что глаза его выглядели перепуганными, и в них стояло истинное безумие, однако… это все еще была улыбка «рискового игрока», который всегда оказывался на стороне победителя.

— Ей нравлюсь я, — тихо произнес Джефферсон. — А все остальные и всё остальное для Нее похоже на… муравьиную ферму для ребенка. Мне так кажется. Она просто наблюдает за нами, смотрит, что мы делаем. Муравьи ходят кругами и думают, что движутся к какой-то цели. Думают, что они свободны — что бы это ни значило для муравья. Детка, я думаю, я схожу с ума.

— Нет, — ответила Регина с огнем ненависти и отвращения в глазах. — Не смей называть меня своей деткой.

Она закрыла глаза и замерла, словно мертвая. Это был единственный способ продолжать жить, если нынешнее существование вообще можно было назвать жизнью. У жителей Нового Эдема не было выбора. Все они были муравьями на инопланетной муравьиной ферме, жили в маленькой коробке где-то вдалеке от остального мира… от всего, что было известно и привычно раньше, и толком не понимали, где находятся.

Она услышала, как Джефферсон внезапно задохнулся, и его вырвало в туалет. Через минуту или около того он спустил искусственную воду, которая направилась… куда? Регина боялась, что знала это. Смертельно боялась. Она знала, что, если потянется и коснется его постели, то почувствует сырость пота, которым он облился, когда услышал — почувствовал — зов . Но он обязан был откликнуться на него, потому что если бы он ослушался, его пронзила бы невыносимая боль, которая терзала бы его до потери сознания. Однажды он рассказал Регине об этом, будто это могло пронять ее. Будто это волновало ее.

Ну же, одевайся, мысленно сказала она. Одевайся и убирайся отсюда ко всем чертям в руки своей непобедимой госпожи…

Она предполагала, что у этого существа есть руки. Регина никогда не спрашивала, а Джефферсон никогда не рассказывал ей. Но когда он возвращался — это могло случиться и несколько дней спустя, потому что, как он сказал, время в том месте, в котором он оказывался, начинало течь по-другому, и понять этот феномен было невозможно, потому что он выходил за грань человеческого разума — ему всегда бывало плохо, он плакал, как маленький ребенок, свернувшись в углу. Поистине, сопливый мальчишка в шкуре и одежде взрослого мужчины. В этот раз будет так же, и Регина, как и всегда, не испытает к нему никакого сострадания. Ни на йоту, потому что реальный Бог этой вселенной решил уничтожить рассадник зла — сам особняк «Рисковых Игроков» и весь Новый Эдем, потому что на этот город давно легла тень Змея Искусителя.

Просто позволь мне уснуть , подумала она. Пожалуйста… Боже… позволь мне уснуть.

Но Регина знала, что не заснет, пока ее муж не выйдет из ванной, не оденется в свой темно-синий костюм с белой рубашкой и хорошим галстуком (который он так и не научился завязывать, как следует) и не уберется из комнаты, чтобы отправиться вниз. Он ступал тяжело в своем одеянии, шел так, словно дорога вела его к виселице.

Отправляйся в Ад , подумала она. Ты этого заслуживаешь .

Затем он ушел, и она снова уснула — через несколько долгих минут тихих рыданий, потому что муравьиная ферма была жестоким, очень жестоким местом.

Джефферсон Джерихо открыл стеклянные двери, ведущие к задней террасе. Он вышел, затем спустился по каменным ступеням на задний двор, который, казалось, был бесконечным. Вглядевшись в темноту, он не увидел ни одной звезды. Звезд больше не было. С тяжелым вздохом он продолжил идти дальше по лужайке, сердце его бешено колотилось, во рту пересохло, а зубы сжимались так плотно, что вот-вот могли треснуть от давления. Несколько раз такое уже случалось. Его передние зубы заметно стесывались, однажды даже трескались… но через несколько дней все снова приходило в норму.