Егор Бекесов - Тропик Козерога

Вдруг Катя подняла голову и чуть повеселевшим голосом спросила:

— А ты вообще не пьёшь?

— Только вино, иногда, — ответила Клементина, кидая в чашку очередную картофелину и, отряхивая нож, бросила взгляд на Катю. — А что?

— Да так, — ответила та снова поникшим голосом, опять подперев голову рукой, и после небольшой паузы добавила, подняв глаза. — Это ты сама решила или он? — она едва заметно кивнула головой куда-то в сторону.

— И то и другое.

— А, — протянула Катя и опять сделала длинную паузу, — понятно, — она наконец выпрямилась и откинулась на спинку стула. — У меня бывший тоже таким был, в клубы не ходи, к друзьям не ходи, ни то, ни сё… — она вдруг снова замолчала. — Козёл. Телефон вот подарил хоть какая-то польза. Нельзя с этими мужиками дело иметь, их нужно: попользовался и выбросил, попользовался и выбросил, — при этом она делала повторяющееся движение рукой, разжимая и сжимая кулак, при этом резко двигая кистью, будто что-то откидывала, — а то всю жизнь у плиты стоять. Ты я вижу уже начала.

Клементина уже едва сдерживала улыбку и старалась не поворачиваться.

— Вы хоть трахаетесь с ним? — продолжала Катя тихо и приглушённо, как будто она была еле жива. — Или ты это, целкой хочешь остаться, там до свадьбы и всё такое?

— Мне про тебя Кистенёв рассказывал, — произнесла Клементина, кинув в тарелку последнюю из картошек и начав вытирать лезвие ножа полотенцем.

— Вася? И что он говорил? — тут в голосе Катерины появилась одновременно и заинтересованность и тревога.

— Я не люблю судить о людях по чужим словам, — начала Клементина отложив нож и сняв передник, при этом направившись к столу на кухню, с трудом придавая своему лицу спокойное выражение. — Но, например, о тебе я уже поняла достаточно, чтобы подтвердить часть его слов.

Она подошла к столу и села боком к нему, повернувшись лицом к Кате.

— И что? — спросила Катя протяжно.

Клементина посмотрела ей прямо в глаза и совершенно спокойным уверенным голосом произнесла:

— Шлюха ты, деточка.

Лицо Кати словно остекленело и она, чуть приоткрыв рот, просто сидела молча. Клементина встала, продолжая смотреть на неё, добавила:

— А насчёт добрачных связей… — она сделала мечтательное лицо, — рада бы, да только поздно.

И с этими словами она присела в вычурном реверансе и вышла из комнаты. Схватив чашку с очищенным картофелем, она понесла её к умывальнику, не обращая внимание на Катю, с озлобленным видом проскользнувшую у неё за спиной на веранду.

Она начала насвистывать незатейливую мелодию из песни, которую ей часто приходилось слышать ещё девочкой, живя в деревне. Не то чтобы у неё было настолько хорошее настроение, или ей так нравилась эта песня. Просто в тот момент ей отчего-то вспомнились те старые времена, до того как в их деревне невесть откуда появились несколько странных мужчин в чёрных плащах, которые почти не общались с деревенскими и даже не показывались им на глаза, появившись только в вечер праздника.

Клементина поставила картошку вариться на плиту и встала ждать рядом, почти одновременно с этим хлопнула входная дверь на веранде, и девушка поначалу подумала, что это вернулась Екатерина, придумав какой-то ответ. Однако на пороге появился Семелесов, на ходу застёгивая рубашку. Над правой бровью и на локте у него были видны свежие ссадины.

— Вы с Мессеиром опять дрались?

— Дружеский поединок, — ответил Семелесов.

Он налил воды из кувшина и жадно впился в кружку принявшись пить большими глотками. Убрав кружку от губ, он несколько раз глубоко вздохнул, словно бы от облегчения. Он помолчал немного в задумчивости, потом произнёс:

— Катя с тобой сегодня разговаривала?

— Да. А что?

— Она сейчас какая-то злая вышла, она ничего не говорила обо мне?

— А должна была? — переспросила Клементина, лукаво покосившись на Алексея. — А злая она, потому что… как ты вчера сказал… спермотоксикоз.

— У неё?

На лице Семелесова сначала отобразилось удивление, но потом он только улыбнулся и прошёл дальше, через кухню в гостиную.

В тот день за обедом все были непривычно молчаливы. Особенно странным был Кистенёв, даже наклоняясь к тарелке, он исподлобья смотрел Крейтона, словно боялся, что стоит ему отвернуться и мантиец выхватит из-под стола пистолет и пристрелит его как не заслуживающего доверия. Василий первым выскочил из-за стола, так нервно, что чуть не упал вместе со стулом, который накренился так, что ударил спинкой о секретер позади. Кистенёв быстро сполоснул тарелку в раковине и, пробормотав что-то, что, видимо, являлось благодарностью за обед, быстро вышел на веранду, на ходу доставая из кармана пачку сигарет.

Он вышел на порог, вздрогнул от внезапного порыва холодного ветра, покачнувшего кусты смородины у старого покосившегося забора, достал из пачки белую трубочку сигареты и закурил, с трудом сдерживая лёгкую дрожь в пальцах. Большая часть неба была покрыта массивными ватными облаками синеватыми у нижнего края, оставляя отдельные лазоревые участки, где лишь отдельные пуховые клочья нарушали гладкость синевы, и лишь время от времени солнце, выползая сюда, сгоняло тень с окружающего мира.

Но в тот момент оно как раз было скрыто облаком, отчего всё вокруг, насколько хватало взора лежало в блёклой тени, столь резко контрастирующей с лазоревыми просветами на небе, что становилось жутко. Кистенёв закурил, хотя на этот раз табачный дым вместо того чтобы успокоить почему-то начала нервировать ещё больше. Василий чувствовал тревогу с самого утра. Ему вдруг неожиданно для самого себя показалось безумно легкомысленным то, как он вчера воспринял новость о планах Крейтона. От сказочного безумия, в котором они находились последнее время, Мессеир одним махом повернул их лицом холодной реальности, и оттого всё вокруг приобрело какой-то новый оттенок, от которого Василию становилось не по себе. Уж слишком большим реализмом отдавала эта идея с восстанием.

Когда к нему вышел Крейтон, Василий постарался придать себе наиболее спокойный вид, хотя получалось это у него в присутствии мантийца довольно посредственно. Он щелчком отправил недокуренную сигарету в полёт за забор и уставился куда-то вдаль, просунув руки в карманы. Крейтон спустился по ступенькам на землю, став задумчиво смотреть на небо.

— И всё-таки, Мессеир, какая у тебя цель? — с трудом подавляя дрожь в голосе, спросил Кистенёв.

— Моя цель? — переспросил Мессеир, оглянувшись через плечо. — У меня есть личный интерес в этом деле, но могу поклясться, это ничуть не умаляет искренности моих слов по поводу моего желания изменить этот мир к лучшему.

Кистенёв не ответил ничего.

— А знаешь, — продолжил Мессеир, снова посмотрев на небо, — мне нравятся подобные облака. Они выглядят весьма… как бы это сказать… зловеще.