Константин Калбазов - Вепрь

Ножи ушли к цели не одновременно: все же видимость плохая и нужно подготовиться к каждому броску. Не сказать что Добролюбу для этого потребовалось много времени, но хоть секунда, хоть пара мгновений была необходима. Второй нож ушел в полет, когда уже раздался хрип главаря. И этот хрип не был связан ни с табаком, ни с выпивкой – это были последние звуки, изданные человеком в этом мире. Второй не хрипел, а глухо застонал, так как нож угодил ему в грудь. Все же стоял он подальше, и видно его было похуже, а потому Виктор не стал оригинальничать, а просто решил поразить противника.

Едва метнув клинки, он обернулся, чтобы встретить нападающего сзади. Была, конечно, опасность, что второй получил нож не в грудь, а, к примеру, в руку, а значит, мог напасть, но то – вероятность, а тут – реальная угроза. Вовремя. Он не разобрал, чем именно нанес удар мужик: темно да и времени на это не было. Волков просто юркнул вперед и в сторону. А там, где он только что находился, а вернее, должна была находиться его голова, что-то просвистело. Судя по звуку, не уберись Виктор с пути этого снаряда – и ему бы не жить. Как это могло согласовываться с желанием выпытать у него, где хранятся деньги, он не понимал: если бы удар достиг цели – спрашивать было бы некого.

К моменту атаки в его руках уже были зажаты клинки. Конечно, ножи эти метательные, но кто сказал, что их нельзя использовать как обычные? Правая рука сама рванулась вперед, и он ощутил, как сталь распарывает сначала рубаху, а затем с жадностью впивается в упругое, но такое податливое тело. Все происходило на автомате, на одних рефлексах, практически без участия сознания Виктора. Он словно обтек противника, который вдруг заревел, как боров, – ну да никто тебе не виноват, – клинок в левой руке ударил татя в правый бок сзади: по идее, в почку, но попал ли удар в цель, он сказать не взялся бы. Теперь рев сменился болезненным завыванием со всхлипом, от этих стенаний Волкова даже передернуло, настолько жалобно и тоскливо они звучали.

Вот же вроде и не в первый раз человека жизни лишает, случалось убивать в обоих ипостасях, совсем недавно в лесу шестерых порешил, а вот не по себе. А может, так и лучше. Говорят, самое страшное – это когда тебе становится наплевать, кого лишаешь жизни, курицу или человека, а если от того еще и удовольствие получаешь…

Как бы он себя ни чувствовал, но расслабляться не собирался. Все это как-то мельком скользнуло в его сознании. Инстинкты требовали одного: защитить свою жизнь, и сейчас все было направлено именно на это. Но, похоже, защищаться было уже не от кого. Как видно, расчет у главаря все же был на то, чтобы оглушить клиента и оттащить в укромное место. Вот и ладушки. Пора делать ноги. Выяснять, как станут разбираться в этом деле местные представители Фемиды, у Виктора не было никакого желания. Коли свидетелей нет, он решил по-тихому сбежать. Однако, хотя ему удалось избежать ловушки, вечер явно не задался.

Как видно, патруль находился где-то поблизости. Надо быть полным дураком или трусом, предпочитающим не верить своим ушам, чтобы не осознать: кричать, как тот тать, может только человек, которого убивают. Стражники не были ни дураками, ни трусами, поэтому не раздумывая рванули к месту преступления, где и взяли на горячем скомороха, покрытого кровью чуть не с головы до пят.

Вчера его препроводили в острог, располагавшийся в одной из частей кремля. Десятник сразу пояснил: мера эта обязательная, но не так чтобы страшная. Мол, утречком придет дьяк, запишет опросные листы и отпустит с Богом, ведь двоих опознали как татей. Но опрос-то должен был производить дьяк Стражницкого приказа, а Виктора отчего-то сейчас вели не к административному зданию, а к воротам. С чего бы это? От этого неприятного открытия он заволновался еще больше. Интересно, как это понимать? Улыбающееся лицо молоденького стражника, который явно недавно надел синий кафтан стражника, внушало слабый оптимизм.

Пока шли по территории острога, все больше преобладали синие кафтаны стражи, но как только вышли за ограду и двинулись по основной территории твердыни и административного центра города, чаще стали видны красные – это, стало быть, стрельцы. Нынешний великий князь очень многое позаимствовал у западных стран, даже не у них, а у Сальджукской империи, с коей во многом брал образчики для своего государства. Вот и форма единая: правда, пока только у стрельцов и стражников. Уже началось формирование частей нового строя. Пока они представляли собой отдельные роты и назывались так же, а командиры их звались ротмистрами, но начало было положено.

Легким прикосновением руки стражник придал Виктору нужное направление к какому-то терему. Здание весьма выделялось на общем фоне. Хотя бы тем, что, в отличие от остальных, было не деревянным, а каменным, оштукатуренным и выбеленным известью.

– А куда ты меня ведешь-то, служивый?

– Дак к воеводе-батюшке.

Опа! А это еще с какой радости? Неужели воеводе делать нечего с утра пораньше, кроме как заниматься всякими поножовщинами? К тому же дознание еще не произведено, листы не записаны, с материалами он не ознакомился… Разве что получил утренний доклад, мол, в Багдаде не все спокойно. Но это же не повод самолично разбираться с этим делом. Ох, что-то будет. Сразу же засосало под ложечкой, у него всегда так: как только неизвестность, так сразу и начинается. Словно детектор состояния. Правда, чем могло грозить предстоящее событие, он не знал.

Воевода оказался уже полнеющим и погрузневшим мужчиной с окладистой бородой – правда, не такой, что по полу метет, но и не сказать что коротенькой. Борода ухожена – как видно, воевода за собой следит и все еще молодится, потому как те, кому не остается ничего, кроме как свое тщеславие тешить, как раз отращивают ее до колен и надевают на себя сто одежек, уподобляясь капустному кочану. А у этого все в меру. Одежд хватает, но движения они не стесняют, сшиты из легких тканей, а не отягчены золотым и серебряным шитьем: оно присутствует, но только самую малость, для солидности. Очевидно, воевода ценит удобство – явный признак того, что в прошлом был воином не из последних, насколько помнил из рассказов Добролюб.

– Батюшка-воевода…

– Привел, – бесцеремонно оборвал паренька Смолин-отец, которого, кстати, Виктор видел впервые. В тот день, когда он был на подворье боярина, тот не удостоил его вниманием. – Ступай. Да кликни там ко мне подьячего.

– Слушаюсь, воевода.

Парнишка вытянулся в струнку, бросив руки вдоль бедер. Похоже, воинская дисциплина здесь начала претерпевать изменения – в частности, начинается муштра. Виктор вспомнил, что на территории острога несколько стражников под командой десятника усердно печатали шаг, поднимая пыль. Да и по кремлю двигались десятки не гурьбой, а только строем.