Валерий Старский - S-T-I-K-S. Змей

Удача, дева переменчивая, вот она с тобой и вроде бы уже попривык держать красавицу под руку, или за какое другое место, а нет. Знай, друг, товарищ, господин. Облом Обломище и вся его похоронная команда всегда где-то рядом и не стоит расслабляться.

Ночь начала очередной спецоперации выдалась даже лучше прогнозируемой. Шторма в южных морях бывают такие, будто находишься в гигантском миксере. Настоящий кайф для прирожденного война или валькирии.

Вертушку трясло и болтало на пределе отказа техники. Внутри, в темноте, периодически озаряемой вспышками молний, в полном боевом оснащении довольно скалились боевые пловцы, как же, впереди почти джакузи, теплые воды Персидского залива, это тебе не Балтика.

Замигал оранжевый плафон. Тут же из распахнувшейся двери пилотской, вынырнул, как черт из табакерки выпускающий, и на всю силу своей Иерихонской трубы заорал, сотрясая пространство:

— Подобрались, Перуновы отродья! Пошли! Пошли!

И они пошли, выстрелив собою в бушующую бездну.

Одному с позывным Оружейник не повезло, на глубине его встретила скала. Братья по оружию и крови не бросили, а зря. Он бы предпочел выстрел.

Санкт-Петербург Адмиралтейство, кабинет последнего морского министра Российской империи Ивана Григоровича.

Как и положено, в кабинете высокого морского чина пахло хорошим табаком и под стать отменным ромом. Компания в таком-то месте собралась необычная. Несколько высших офицеров ВМФ России и столько же в гражданском, в приличных костюмах, при галстуках. И не вооруженным глазом было заметно, свою одежду сидевшие напротив офицеров носить не умели, не сидело цивильное на них и все тут. Этим ребятам скорей подошла бы привычная для них одежда: джинсы, кроссовки, свитер — универсальная одежда для молодых ученых. Вошел Адмирал. Все встали. Адмирал на ходу жестом указал садиться:

— Предлагаю без официоза, времени нет, совсем нет. Сергей Павлович, докладывай.

Внушительный, явно боевой офицер, в чине капитана первого ранга кивнул и доложил:

— Объект 02342 завершен и готов к испытанию, планируем ко дню Морской Пехоты 27 ноября. Осталось утвердить вахтенного на автономку.

— Кандидаты?

Батин Сергей Павлович, которого все звали Батя, уверенно выложил на стол дело.

Адмирал удивленно:

— Один?

— Так точно, Виктор Викторович, один. Ручаюсь за него, блестящий боевой офицер, капитан третьего ранга, специалист по стрелковому вооружению, — с небольшой заминкой дополнив, — лучший специалист, допуск по секретности полный. Присутствующие офицеры с кандидатурой соискателя согласны, с научным отделом Минатома, — Батя кивнул на сидевших напротив гражданских, — так же все согласовано.

— Оружейник? — хмуро смотря в глаза спросил Адмирал.

— Так точно, — ответил Батин, скрипнул зубами.

— Не скрепи зубами, не скрепи. Черт морской. Как он?

— Держится.

Адмиралу, вдруг, вспомнилось, когда его в первый раз жизнь столкнула с Оружейником. Они тогда болтались в Атлантическом, как же, совместные учения с НАТО. По окончанию, к ним на флагман тогда напросилась целая топа натовских офицеров, мол, отметить успешное окончание. «Ага, отметить, жалом поводить, нос свой хитрый лисий куда не следует сунуть».

Суть да дело, за столом зацепились за стрелковое оружие, мол, все у русских хорошо, а вот снайперское оснащение — дерьмо. Ведь провокация чистой воды и повелся же. Итальянцы тогда быстро все сорганизовали, демонстративно две бутылки из-под шампанского за борт, с катера подняли снайперку и спеца, ведь подготовились же заразы. Бутылки, покачиваясь золотыми головками, уже прилично отнесло течением. Надо сказать, стрелять с палубы, то еще искусство, качка меткости не прибавляет. Стрелок метился долго, выстрел, второй, попал. Все кричат, хлопают в ладоши. А вот и подход. Один из офицеров нагло так с поддевкой:

— Если из ваших кто-то с пяти выстрелов попадет — с нас ящик лучшего шампанского.

Адмирала опять улыбнуло, досконально все вспомнилось: тепло, чайки кричат, пахнет океаном и слащаво-ехидные лица партнеров.

— Батин, что делать будем? — оказалось, Батя уже подсуетился.

К нему по палубе чеканным шагом подошел спецназовец со снайперской винтовкой за плечами, и доложился по всей форме.

— Ладно-ладно сынок, можешь вот ту, золотоглавую подстрелить?

— Есть. — Ответил лейтенант и выстрелил навскидку, без всякой подготовки. — Боже мой, и попал.

— Разрешите идти?

— Идите.

Надо было видеть, как корежило в улыбках натовских засранцев. А ящик тогда они все же выставили, хоть это по-честному…

А теперь, вот, личное дело: «Войнов Михаил Валентинович. Эх, Михаил. Не повезло тебе Миша».

— Добро, утверждаю, — хлопнул рукой по папке «Виктор Викторович».

Когда Адмирал отбыл, Батя присев, перевел дух:

— Получилось.

Красногорск «3ЦВКГ им. А.А. Вишневского» Минобороны России.

Тихая, ясная ночь, про такую обычно говорят звездная. Длинный переход между корпусами, у огромного панорамного окна с видом на заснеженные деревья и ночное небо одиноко притулилась инвалидная коляска, в ней мужчина лет тридцати. Лицо волевое, даже скорей суровое, с легкой щетиной, его можно было бы назвать привлекательным или даже красивым, если бы не характерная больничная бледность и неутешительное клеймо параплегии [1] Паралич обеих конечностей. .

Когда маешься несколько лет по госпиталям, рано или поздно приходит время подводить итог, а он, этот итог, был, мягко говоря не утешительный. Все, что ниже двенадцатого ребра уже не при делах, окончательно и бесповоротно, и даже в высшей инстанции обжалованию не подлежит.

Пять лет, целых пять лет он терпел, не давая себе слабины. Меж операций и реабилитаций, Оружейник, со свойственным спецназовцу неистовством, до рвотных позывов тренировал, истязал и истязал, то, что двигалось и жило еще в его теле. Так или иначе, его неистовое желание встать на ноги ни к чему не привило, разве что он научился самостоятельно испражняться и еще кое каким другим суровым хитростям спинальников.

Врачи очень хвалили и утверждали, что он уникум — за столь короткий срок столько всего достиг. Хотя Миху эта похвала не очень-то бодрила, она скорей даже злила.

Жизнь же, за этими многострадальными стенами шла, бежала своим чередом. Теплые ливни сменялись хладными белыми мухами и по кругу, и по кругу. Вначале, перестала в его палате появляться жена, следом, по очереди реальная жизнь, будто кислотой вытравила друзей и знакомых, а потом и знакомых-знакомых, а родственников у Михаила и вовсе не было, какие родичи могут быть у Ораниенбаумской сироты. А в один из дней и телефон предал, умолк и похоже навсегда, будто ему безвозвратно его электронный язык вырезали. Тот, кого когда-то называли Оружейником ни кого не осуждал у всех своя жизнь, и для того чтобы выжить нужно движение, обездвиженные, первыми сходят с дистанции благополучия, он же теперь тормоз, и на фиг никому не нужен в таком-то стремительном мире. Колясочник провел пальцами по влажному стеклу и тихо сказал: