Мэттью Фаррер - Перехламок

Классическая речь гильдейца — надменная, насмешливая. Так говорит человек, знающий, что он стоит выше любого закона подулья, и за голову того, кто хотя бы оцарапает тебе руку, назначат награду, за которую можно купить целый город.

— Это, конечно же, скоро будет невеликим секретом, Кэсс, но я сегодня достаточно добр, чтобы предупредить тебя заранее, поскольку мы, как ты понимаешь, двое взрослых мужчин из подулья, готовые выложить свои карты на стол. Или карты — не столь уж умное сравнение, учитывая твою репутацию игрока?

Он посмеялся над собственной шуткой, весь из себя легкий, приятный и дружелюбный.

— Но скоро дела пойдут иначе. В Перехламке они идут иначе с тех самых пор, как Таки отправил вниз по Колодцу тот карательный рейд, и на этом перемены не прекратятся. Ты мне кажешься человеком, который может приспособиться к переменам. Ты ведь лишний раз не высовываешься и просто делаешь свою работу, так ведь, Кэсс? А когда начинаются проблемы, ты просто уходишь от них прочь. Все мне говорят, что ты вечно на это напираешь.

— Если мы выкладываем карты на стол, гильдеец Тай, то как насчет того, чтобы перестать просто размахивать ими в воздухе?

— Ах, прямолинейность. Хорошо. Ты, наверное, можешь угадать, какие перемены я имею в виду.

Я, кажется, произнес вслух что-то из своих мыслей. Тай странно на меня посмотрел и продолжил говорить.

— Притаскивать Разжигателей и Стальноголовых было глупо, по крайней мере, для отцов города. Этим людям недостаточно просто одного жетона в несколько светофаз и водяного пайка. Перемена номер один. После сегодняшних событий Грюэтт и Фольк станут отцами города. Никто и не пикнет. Вот только разойдутся слухи, что Вилферра и Стоуп слишком боятся бандитов, чтобы приказать им сразу убираться домой, и все, — он поймал мой взгляд. — Ты не в курсе? Вилферра попытался отогнать Грюэтта от бухла и уполз, недосчитавшись трех зубов. Голиафы не настолько перепились, чтобы телохранители Вилферры отважились полезть на них. Как ты думаешь, почему все здесь, в туннеле, ждут затишья?

Я не ответил. Я вспоминал то, что говорил мне Йонни насчет Стоупа. Он обнаружил, что его интересы на миг совпали с интересами Разжигателей, и подумал, что это сделало их его друзьями.

— Вот почему я аплодирую интеллекту жителей Зеркал-Укуса. Они дали бандитам понять, что готовы им поддаться. Банды Перехламка станут сильнее, и они найдут применение своей силе. Берсерки и Проклятье стоят в начале их списка, Кэсс. Потом они переведут внимание на девять часов, а там — Зубоклацы, Синие Гадюки и Бритвы. Им не нравится сама мысль, что кто-то неподалеку может иметь достаточно сил, чтобы бросить им вызов.

— А что с водой? — спросил я. Тай снова рассмеялся и похлопал меня по плечу.

— В радиусе крысиного пробега отсюда нет ни единого человека, который мог бы снова запустить водяную станцию в Пади. Поверь мне, Кэсс, это так. Думаешь, ваши отцы города не пытались? Это и привлекло мое внимание наверху, в улье. Отчаявшиеся гонцы бегали по всем поселениям, предлагали любую цену, какую можно назвать. Запчасти для маленьких водоочистителей найти несложно, но вот машины вроде тех, что были в Пади? Машины, которые могут накачать водой кусок подулья шире, чем ты можешь пройти за дюжину светофаз? Нет.

Я вспомнил, что говорила Сафина. Насколько глубоко и далеко простирается Сушь. Сколько источников и скрытых потоков питали эти насосы. И как мы вообще позволяли им работать под присмотром горстки скучающих охранников? Но это ведь не моя забота. Я просто фонарщик. Я чинил вещи и не высовывался. Вот и все, что я делал. Нельзя же было от меня ожидать, что…

* * *

Я перестал думать и просто пошел вперед, опустив голову и переставляя ноги одну за другой в пыли. Я просто делал свою работу. И все. Откуда мне было знать? Я хотел уйти от знания о том, что произошло, просто уйти прочь, но оно, конечно, не отставало, давило на плечи и льнуло к мозгу.

Мы пришли к двенадцатичасовым воротам по длинному, крытому слоем грибка туннелю, который утопал в земле за городскими стенами. Его покрытия были клейкими от сока, а потолок освещали длинные лампы-ленты, которые Нардо так хорошо умел разбирать для ремонта. Туннель выходил с другой стороны ворот и перетекал в дорогу Высокородных, с противопылевыми навесами, шуршащими над головой, и кучками вонючих суповых кухонь. Когда мы пошли по дороге, я увидел, что люди вокруг ворот и на самой дороге стали уходить. Некоторые разбегались, другие осторожно пятились, выжидая, чтобы увидеть, что собираются делать бандиты. Грюэтт и Фольк будут отцами города, и слухи об этом скоро разойдутся повсюду.

Это тошнотворное ощущение вернулось. Я не мог находиться среди всего этого шума, рядом со всеми этими людьми. Казалось, что знание выходит из моей кожи, как пар. Воспоминание о подключении к этому кабелю горело в центре моего мозга. Почему ни Эдзон, ни Лед-В-Ее-Руке, ни кто-либо еще не знал, чья это вина? (Это не моя вина. Мне приказали найти электрокабель и подключиться к нему. Как это может быть моей виной?) Этот секрет должен был сиять из меня наружу, как фонарь маяка. Я сгорбился. Я как будто уже слышал крики «это из-за тебя!» и чувствовал первые удары, падающие на плечи и спину.

Это не моя вина. Я снова и снова повторял это про себя. Но все равно думал об этом подключении.

Высоко в Городе начинает мигать освещение коридора. Человек, чьи повадки и лицо я могу только воображать, рассеянно щелкает пальцами.

"Сделайте что-нибудь, займитесь этим".

И вниз по Колодцу спускаются люди в бронзовой броне.

"Эй вы двое, что это там опускается? Вы видите?"

Как я мог уйти прочь из Перехламка теперь, когда знал то, что знал? Очень просто. Не мог.

Не мог я уйти.

Я отбежал от колонны, чуть не столкнулся со стеной норного жилища, оперся о него рукой, и на этой раз меня-таки стошнило. Стальноголовые позади громко заржали, а через пять секунд позабыли про меня. Разжигатели, шедшие в арьергарде, молча промаршировали мимо и даже не посмотрели на меня из-за масок. Никто не пытался загнать меня обратно в колонну.

Я стоял, пошатываясь, над лужей желчи, пока последние из них не прошли мимо, а потом быстро пошел в обход Черной Кучи к своему жилищу.

Дуговые светильники над Греймплацем, Циклоповой площадью и вдоль дороги Высокородных померкли, и началась десятичасовая темнофаза. Никто не дал мне задание затушить огни в других местах, и меня это вовсе не беспокоило.

Нардо лежал в моей постели. Время от времени он пытался размять конечности, стонал и бормотал от боли. Мне было нечего ему предложить, кроме воды. Алкоголь-то весь закончился. Пока Нардо спал, я снова и снова чистил и проверял свой лазпистолет. Я уже скучал по двухцветнику. То и дело высматривал его по всей комнате, а потом вспоминал, что он заперт где-то в Оружейной. Вспоминал и выражение лица Товика во время двух моих последних визитов. Я потерял его уважение. Мне нравилось, когда люди меня уважали.