Макс Мах - Кондотьер

«Отчего он не падает?»

Но на самом деле, главный вопрос формулировался иначе – отчего она не стреляет? Натали словно бы очутилась во сне. В тягостном медленном бреду, когда все понимаешь, но ничего не можешь с этим поделать. Стояла в верхней точке подъема моста, ощущая под ногами неровности булыжной мостовой, дышала холодным ночным воздухом, вдыхая мороз и выдыхая пар, смотрела на полковника Кейна, на его освещенное светом фонаря лицо, и не стреляла.

– Контрольный в голову, или как? – натужно прохрипел мужчина. По-русски он говорил чисто, как если бы не был бельгийцем, а природным русаком.

– Вы… Почему вы не падаете? – она слышала в своем, враз просевшем на октаву или две голосе истерические нотки, но, как и водится во сне, была бессильна что-нибудь изменить.

– А должен? – Дыхание, судя по всему, давалось Кейну с трудом, речь – лишь героическим усилием.

– У вас все пальто в крови…

– В самом деле?

Где-то за домами раздался свисток городового. В переулке за спиной застучали о булыжник подковки сапог.

– Выбросьте! – предложил, поморщившись, Кейн. – Живее! Замордуют…

Как ни странно, она его поняла. И, разумеется, Кейн был прав. Даже в лучшие времена, как рассказывали ветераны, с террористами не церемонились. Заломить руки – пусть и даме из общества, бросить лицом на камни мостовой, пройтись для острастки сапогами по ребрам – все это цветочки по сравнению с тем, что творилось теперь, после Славной Революции. По нынешним временам, если взяли на горячем, тем более с дымящимся стволом в руках, измордуют так, что враз потеряешь вместе с человеческим обликом все свои принципы, и достоинство тоже. О том, что изнасилуют между делом и не раз, даже упоминать не стоит.

– Ну! – перхнул мужчина, начиная крениться набок. – Вы как? И… Помогите мне, черт вас дери!

Совет показался разумным и уместным, словно бы это и не она стреляла только что в Генриха Кейна, известного половине Европы как Эль Карницеро.

«Мясник…» – Натали выбросила «люгер» в канал и успела добраться до полковника раньше, чем набежали городовые с соседних улиц и жандармы от Литовского замка.

– Обопритесь на меня, – предложила она, подхватывая его слева. – Что это?

Запах был недвусмысленный, но поверить в такой абсурд она не могла.

– Вы видели, кто в меня стрелял? – мужчина тяжело оперся на ее руку, но продолжал оставаться на удивление спокойным.

– Это спирт? Да, – опомнилась она, услышав гулкий топот в переулке и трели полицейских свистков. – Высокий, сутулый, лица я не разглядела.

– Я тоже, – мужчина по-прежнему говорил с трудом, дышал с хрипом, – а жаль, удавил бы гада!

– Есть за что, – согласилась Натали. – Вы в своем праве.

– То-то же! – полковник закашлялся.

– Кто стрелял? – крикнул, подбегая, крепкого сложения городовой со старорежимной шашкой на поясе. Сабля то и дело била его на бегу по ногам, но ловкий парень умудрялся придерживать ее, не снижая темпа. – Вы ранены, сударь? Вам нужна помощь?

Слова прозвучали, и волшебство момента исчезло, спугнутое появлением посторонних людей. Или это время, выбитое из колеи ее выстрелом, вернулось на пути своя? Ночь уже не казалась волшебной, а город – покинутым. Небо заволокли тучи, отрезав землю от колдовского сияния луны. Стало холодно и знобко. От черной студеной воды начал подниматься пар. И тишину разбили вдребезги тысячи разнообразных звуков: рокот мотора, охающие вопли сирены кареты скорой помощи, крики, оклики, стук каблуков, свитки, ругань и приказы, одышливое дыхание…

– Вы ранены? – сунулся к Кейну городовой.

– Никак нет.

– Но это же кровь! У вас все пальто в крови!

– Это коньяк!

– Какой коньяк?

И Натали увидела округлившиеся глаза деревенского увальня, превратившегося волею судеб в столичного стража закона.

«Шустовский…» – Генрих продолжал находиться в двух местах одновременно. Один он в легком замешательстве наблюдал за всем происходившим здесь и вокруг как бы со стороны. Другой – говорил и действовал, но как-то не по-людски. Слишком спокойно, почти равнодушно.

Генрих покачнулся, перебитая в двух местах нога давала к вечеру о себе знать, но не упал. Кто-то поддержал под руку, приняв на себя его вес .

«Террористка… Вот же история!»

– Я…

– Вы…

– Кто стрелял?! Вы ранены? – голос грубый, низкий, но сфокусировать взгляд и рассмотреть говорившего Генрих не мог.

– Я?

– Да, да! – прямо над ухом хриплым срывающимся голосом. – Он ранен! Вы же видите, у него все пальто в крови!

– Я не ранен! – возразил «спокойный» уверенный в себе Генрих. – Вы что, запаха не чувствуете?

Он выпрямился, по-прежнему ощущая резкую боль в груди, и уперся глазами в чьи-то чужие, маленькие и переполненные удивлением и недопониманием гляделки.

– Но это же кровь! У вас все пальто в крови!

– Это коньяк! – возразил Генрих, и сам плохо понимавший, что и зачем сейчас делает.

– Какой коньяк? – опешил городовой, Генрих его наконец рассмотрел и остался увиденным не доволен.

– Шустовский, – объяснил он, и в этот момент все встало на свои места. Он снова был самим собой, и да – он стоял на набережной канала, опираясь на руку женщины, которая несколько минут назад стреляла в него, но отчего-то не довела дело до конца. Ей оставалось совсем немного – всего один выстрел. Однако она этого не сделала. Впрочем, и Генрих поступал сейчас вопреки логике и привычному образу действий. Хотя, как посмотреть. Это выглядело бы до мерзости тривиально – сдать бабу жандармам. Азбучная истина, так сказать, а Генрих не любил элементарной арифметики, ему нравилась дифференциальная геометрия и высшая алгебра.

– Да! – ответил он на очередной вопрос. – Нет! Не думаю, что мне понадобится медицинская помощь.

– Увы, – покачал он головой. – Сожалею, но не запомнил. Кажется, он был высок и сутул.

– Высокий, сутулый, – подтвердила женщина, по-прежнему подпиравшая его слева. – В шляпе и длиннополом пальто.

– Меня? – переспросила она этим странным ее хриплым голосом, от которого у Генриха совершенно не к месту и не ко времени зашевелилось в штанах. – Наташа… То есть, простите, Наталья Викторовна Цельге.

– Нет, извините, – все тем же возбуждающим ненужные порывы голосом, – я не ношу с собой документов. Да и с чего бы?

«Наташа? Натали… Что ж, имя как имя. На первый случай сгодится, а там… А там жизнь покажет. Поглядим…»

– Нет! – поставил он точку в полицейской суете. – Теперь, господа, вы знаете все, что требуется. Ищите злодея и оставьте нас с Натальей Викторовной в покое.

– Разумеется! – сказал, как отрезал, выслушав жалкие возражения жандармского вахмистра. – Я свои права знаю. Да, и в любом случае, я иностранный подданный и жертва нападения, а не подозреваемый. Компреву [2] От comprenez-vous— вы понимаете (фр.)? ? Хотите быть полезным, господин офицер, вызовите извозчика!