Волки - Отряд Зеро

Меня удивило только одно: почему я сразу его не убил. Он всегда мне проигрывал в спаррингах.

Душу я на нём отводил, что ли?

Подкрепление подоспело быстро. Два отряда. Шестеро бойцов. Об их броню я содрал кулаки, сломав двоим руки, а ещё одному выбив колено. Остановили меня экстренными мерами: временным парализатором.

Но и мне от них досталось. Заодно — всю спальню разнесли. Доломали то, что уцелело после драки со Шлемовым. Вот ещё дума: опечатанная квартира в таком виде стоять будет, пока меня не выпустят.

— Вы раскаиваетесь в содеянном? — вопрос уже не для проформы, для протокола.

Шармат едва заметно кивает головой: раскаивайся. Утопить в пепельнице последний бычок. Индикатор измельчителя мигает красным — переполнен.

Нет, не раскаиваюсь. Даже перед парнями. Это их работа. Знали, на что шли. Клим со Шлемовым тоже не раскаиваются. Пусть это мне на суде в минус будет, но врать не хочу.

Невидимая Грань под ногами вполне надёжна. Да и я почти смирился с этим странным и полезным глюком.

— Нет.

Ловлю на себе два взгляда — «ну и дурак» Шармата и удивленный Гомзякова. И повторяю:

— Не раскаиваюсь. Я не считаю себя виновным.

Гомзяков останавливает запись, протягивает мне распечатку и ручку. Быстро пробегаю глазами текст — двадцать листов вопросов и ответов. Всё верно. На каждом листе пишу «ознакомлен», дату и роспись. Отдаю следаку.

— Я считаю ваше дело закрытым, — тот вкладывает протокол в папку. — И завтра передам дело судье. С вашим ходатайством можете обратиться к нему.

— Обратимся, — Шармат встаёт, собирает свои вещи. — Обязательно.

— Удачи, — Гомзяков изображает вежливую улыбку. — Охрана. Уведите обвиняемого.

— До свидания, Алексей Витальевич, — Шармат наблюдает, как меня заковывают обратно в наручники. — До скорой встречи.

— До свидания, — я прощальным взглядом смотрю на пустую пачку «Звезды», а затем на адвоката. — До суда.

На суд меня повели через день.

Конвоем до бронированного автозака, внутри в отдельную клетку, в общей — двое. Косятся в мою сторону, но один из конвоя прикрикнул — отвернулись. Мне нет до них дела. Судя по скорости и плавности хода — мы на третьем уровне, спецполоса. По соседней, свободной скоростной, я несколько дней назад гонял на гравицикле. Смотрю на руки: мелко вздрагивают. Вторые сутки без курева.

Но ломка лучше, чем отупление от блокиратора.

За эти же сутки я привык к тому, что часть сознания упорно отказывалась расставаться с неожиданным глюком. Впрочем, невидимое путешествие по золотистой грани не только не мешало, но и служило своеобразным зеркалом ситуации. Потому я успокоился и позволил этому выверту психики существовать в сознании.

От Визо, временного изолятора, до здания суда по спецполосе — полчаса. Здание суда стоит отдельно от общего исполнительного. Как и Визо. Традиция и безопасность.

Автозак тормозит. Мягко, чтобы арестанты не пострадали: прутья под напряжением. Сначала выводят из общей. Меня — через несколько минут.

Здание Федерального суда системы Н-42/48.

Я часто проезжал мимо: высокое, облицовка из белого мрамора, вставки из пирита, над вишневой крышей шпиль с флагом Федерации. Перед зданием аллея, вокруг парк и кованая ограда с электронной системой безопасности и слежения. Всё стандартно: после образования Федерации здания силовых структур, вошедшие в систему ЧК, на любой планете выглядят одинаково. Но нельзя не признать — в этой функциональной строгости есть определённая красота.

Задний двор не такой.

Глухой забор, по нему — вечная, как мир, «егоза». Над нами пуленепробиваемый купол. Пока конвой сдает меня местной охране — смотрю на небо. В тучах. Тяжёлых, дождевых, клубящихся. Кажется, даже запах надвигающейся грозы чую. Постоять бы сейчас под дождем, босиком на траве, как на Рапистре… Робу эту вонючую с себя снять…

— Пошёл!

Это уже мне.

Короткий коридор, решетка, поворот, просторное помещение. Справа — стол охраны с документами и внутренней связью. Слева — клетки камер. Наручники натерли запястья, но их не снимут, пока не вернусь обратно в Визо.

Снова одиночка. Всё просматривается. Через две пустые камеры от меня — общая, народу человек двадцать. Сидят тихо и молча: охрана бдит. Покурить бы…

Мелодичный перелив местной связи бьёт по нервам. Вздрогнул: «Меня!» — и одернул сам себя: с чего бы так быстро? Но не ошибся. Двое подходят.

— Донников? Алексей Витальевич?

Киваю.

Писк электронного замка — и снова путь по коридорам. Лифт.

— Лицом к стене.

В спину упирается короткий ствол автомата. Работа у парней — не позавидуешь. Хотел бы я уйти — ушёл бы легко. С оружием и без наручников.

«Нет. Не нужно», — откликается золотистая грань под ногами невидимого меня.

Да я и сам знаю, что не нужно.

Некуда мне бежать.

Десятый этаж.

— Выходи.

Зал суда традиционен и внушителен. Но мне давно не внушали трепет ни флаг Федерации, ни её герб. А всяких чиновников и начальников я повидал достаточно, чтобы не испытывать дрожь в коленках при виде судьи и обвинителя. Вот и Шармат подоспел.

— Ваша честь, я могу поговорить с моим подзащитным до начала процесса?

— Говорите.

Адвокат змеёй скользнул к решётке.

— Алексей Витальевич, добрый де... э-э-э… Здравствуйте.

— Добрый, — его смущение меня веселит и пробуждает иронию. Нервное. Не курил давно.

Шармат коротко зыркает на меня, но пропускает иронию мимо ушей.

— Вы не отказываетесь от вашего решения? Я заявляю ходатайство? — В чёрных глазах неподдельное беспокойство. Странно, что он так волнуется. С такими доказательствами не посадить меня просто невозможно. И его репутация не пострадает.

— У вас есть отзывы? — смотрю прямо на него. Шармат довольно скалит зубы и кивает.

— Покажите.

— Они в деле у судьи, он их огласит в начале слушания.

Вот шельма. Но невидимая грань под моими ногами тверда и надёжна. И я вдруг понимаю, что адвокат не лжёт. Только о моих догадках ему знать не следует.

— Вот когда я их услышу, тогда и соглашусь.

— Шармат Иванович, время, — судья постукивает пальцами по столу. Тоже всё по графику. Сколько он ещё сегодня дел рассмотреть должен…

Система.

Адвокат возвращается на место, и судья начинает процесс.

Пока он называет всех участников и зачитывает мне права — стою. Обвинение прокурора слушаю уже сидя. Просит пожизненное.

Шармат с невозмутимым видом просит огласить заявления потерпевших Веселовой и Шлемова. Судья листает дело и зачитывает. С каждым словом выражение лица прокурора всё кислее, а Шармата — довольнее.

Ещё бы. Ни Маринка, ни Шлемов не имеют ко мне ни моральных, ни материальных претензий и просят прекратить возбужденные дела, по которым они признаны потерпевшими. Шармат торжествующе смотрит на меня. Прячу ухмылку в кулаке и киваю.