Виктор Тюрин - Цепной пес самодержавия (СИ)

Помимо возка в составе нашего "экспедиции" было три телеги. На одной из них стояли два больших сундука, и лежало полдюжины крепких, двойных мешков. Именно содержимое этой телеги вызвало недоуменные взгляды и перешептывания среди казаков и агентов. Чтобы не дразнить попусту любопытство людей, на первой ночной стоянке я рассказал, зачем мы едем. После моего рассказа у костра наступила тишина. Если филеры смотрели на меня с откровенным изумлением, так как до этого считали меня жестким и практичным человеком, не способным верить детским сказкам. Они не знали всей предыстории и сейчас исходили из собственной версии, по которой господину Богуславскому столичные жулики продали план несуществующего богатства. Или что-то в этом роде. Казаки по большей части весело ухмылялись. Важный человек, царский советник, проехал пол России из-за какой-то легенды, несуществующих богатств хана Кучума. Вот умора! Некоторые досадливо хмурились, считая, что все это господская блажь: оторвать людей от дела ради пустого баловства. Впрочем, в принципе, в отличие от агентов, городских жителей, для казаков эта поездка была своего рода загородной прогулкой. В своем большинстве, охотники и следопыты, они чувствовали себя в тайге, как дома. Когда чувство неловкости сгустилось до предела, тишину прервал урядник.

. — Сергей Александрович, не в обиду будет сказано, вы действительно уверены, что знаете место, где прятаны богатства хана?, — поинтересовался у меня Николай Тимофеевич.

— А в чем дело?, — спросил я, несколько задетый насмешливыми взглядами казаков.

— Да их ищут, который век, а все найти не могут. Хотя есть люди, которые утверждают, что их давно нашли. Вон Сапрыкина все знают. Человек кристально честный, ни болтунов не любит, ни сам лишнего слова не скажет, а его историю половина Тобольска знает. Так вот он утверждает, что когда в юности работал в лавке у Сидора Афанасьевича Пышнева, так, тому старатели как-то мешок с барахлом притащили. Пышнев, человек осторожный, так Сашку Сопрыкина при себе оставил. На всякий случай. Старатели — народ необузданный, да и люди среди них разные. Тайга, зверь дикий, да человек лихой… Тут, скажу так, свои законы. Так вот, зашли они с мешком в заднюю комнату в лавке и стали выкладывать различные вещи. Сабля кривая, проржавевшая, а рукоять в золоте, серебре и драгоценных камнях. Несколько перстней и несколько жменей монет. Медальон с соколом, весь золотой. Посуду золотую и серебренную. Сопрыкин говорил еще о каких-то вещах, но я просто не помню. Когда их Пышнев спросил, то они ему ответили: нашли сокровища хана.

— Судя по всему, они нашли могилу знатного воина.

— Может — да, а может, и нет, — и урядник пожал плечами.

Даже в его этом жесте чувствовалось снисходительность взрослого человека по отношению к ребенку, которому нечем заняться и он отвлекает взрослых людей от настоящего дела. Не считая этой, как они считали, бредовой идеи, казаки относились ко мне с уважением. Сами воины, умевшие ценить силу и храбрость, когда видели это в другом человеке, то относились к нему с почетом и уважением. Особенно прониклись они после того, как я на одной из дневных стоянок уложил подряд, одного за другим, трех казаков, которые считались не последними бойцами в рукопашном бое. Оценили казаки так же простоту общения важного сановника из стольного города Санкт-Петербурга, будучи сами открытыми, приветливыми и рассудительными людьми. Впрочем, и шутить они любили изрядно, а некоторые из них были так просто отменные рассказчики. Каких я только самых разных историй не наслушался темными и холодными не по-весеннему вечерами. В немалой степени казаки интересовались жизнью в столице, а особенно как живет царская семья. Как живут, что едят и пьют, куда ходят развлекаться. Каждый вечер, подобные вопросы сыпались из них, словно из рога изобилия. Меня, наоборот, интересовало, как живут в этом краю люди, что их интересует, что не нравиться. Правда, на мои такие вопросы казаки отвечали уклончиво и неохотно, при этом бросая косые взгляды на урядника, зато охотно рассказывали о том, как люди богатели за один день, а потом за месяц проматывали свое богатство и, одолжив денег, снова уходили в тайгу искать золото. Довелось мне услышать про убийц, бежавших с каторги, про людоедов, про бандитов, поджидающих купцов и старателей.

С другой стороны, трое казаков, староверы и люди в возрасте, считали, что мало во мне веры божьей, что заражен я городскими пороками, разлагающими душу человеческую. Особенно их напрягала моя каждодневная утренняя гимнастика. Так открыто, не таясь, как-то высказал свое мнение самый старый из казаков сорока восьми летний Силантий Грошев в разговоре со своим закадычным приятелем Данилой Опушкиным.

— Словно бес непотребный его дергает в разные стороны.

— Ага. Стыдоба и только, — согласился тот с ним.

В отличие от них остальные казаки с усмешкой, но при этом и с немалым интересом наблюдали за мной во время моих занятий.

Оставив казаков с телегами на краю болота, я, с охраной и проводниками, осторожно углубился в болото. Из семи вех мы нашли только три, и это стало для меня радостной вестью. Впрочем, все остальные, видя, что пометки на карте соответствуют действительности, обрадовано оживились. Что не говори, а поиски клада — азартное дело, и не только для мальчишки. Пройдя частью замерзшее болото, мы вышли на остров. Он оказался небольшим, поэтому искать нам долго не пришлось. К тому же я знал, где искать — место, обозначенное крестиком на карте, находилось в левой части острова. Это был снежный бугор, ноздреватый, искрящийся под ярким весенним солнцем. Пусть это место я знал со слов Макиша, который тоже никогда здесь не был, но я его сразу узнал. До этого момента, я верил и не верил, что найду сокровища, но теперь все сомнения отступили. Уверенно подойдя, я топнул ногой и, повернувшись, насмешливо оглядел сгрудившихся людей, после чего сказал: — Это здесь! Давайте лом!

Лом пробил слой слежавшегося снега и ударил в замерзшую землю. За ним последовал второй удар, третий, десятый… Не знаю на каком ударе, но он вдруг провалился, чуть не выскользнув у меня из рук. Неравномерно насыпанная земля со временем оставила пустоты. Я оставил лом в пробитой дыре, снял перчатку, вытер с лица пот и огляделся. Полукругом стоя передо мной, в полной тишине, на меня сейчас смотрели радостные и растерянные лица. Неужели Богуславский оказался прав? Сейчас даже намека не было на золото, но все уже поверили, что я его нашел.

— Похоже, это место!

— Урра-а!!, — разнеслось над островом на болоте.

Я послал одного из проводников за казаками. Полтора дня у нас ушло на то, чтобы снять промерзший слой земли, дальше уже можно было работать лопатой. К вечеру второго дня мы откопали и вытащили пять сундуков, шесть кожаных мешков и двух золотых идолов, каждый из которых весом не менее пуда. Они были похожи, только у одного вместо глаз были вставлены крупные изумруды, а у второго — рубины. Каждая такая находка вызывала крики радости, но больше всего мне запомнился тот самый первый момент, когда мы извлекли два средних размеров сундука со сбитыми замками. С немалым волнением, откинул его крышку. Внутри лежали продолговатые кожаные мешочки. Никто не произнес ни слова. Я взял верхний. Он был холодный, сырой и тяжелый. Развязал завязки, а потом перевернул мешочек вверх дном, вытряхивая содержимое обратно в сундук. Посыпались кольца, которые раскатились по поверхности кожаных мешочков. Я взял в руки одно из колец. Оно выделялось среди остальных — в него был вправлен огромный, невероятной чистоты бриллиант, имевший форму капли. Бросив его обратно, взял другой мешочек, явно легче по весу. В нем были драгоценные камни. Потом были мешочки с цепочками, кулонами, тяжелыми золотыми браслетами. Снова наклонился и откинул крышку второго сундучка. Тускло блеснули золотые монеты разной величины. Золото наполняло его до краев. Я оглянулся на притихших людей.