Мари Лу - Общество Розы

Я думаю о возвращении Энцо в мир живых, о том, каково это будет – увидеть его снова. Править рука об руку. От мыслей о таком будущем возникает столь страстное желание, что даже сердце щемит. Правильно, чтобы мы были вдвоем. Я это чувствую.

Сажусь прямо, наклоняюсь вперед и задерживаю взгляд сперва на Виолетте, потом на Маджиано и Сержио:

– Члены Общества Кинжала проиграли, потому что я не доверяла им. Но вам я должна верить. Мы не можем не полагаться друг на друга.

Сержио кивает. Возникает недолгая пауза.

– Тогда, вероятно, нам нужно каким-то образом упрочить наши позиции. Мы представляем собой не меньшую силу, чем они.

– Нужно имя, – встревает Маджиано. – Имя придает вес, реальность идее. Сержио, друг мой, как они называли тебя, когда ты был с ними?

Сержио слегка хмурится, ему не хочется вспоминать, но он все-таки решает ответить на вопрос Маджиано.

– Меня называли Дождетворец.

– Ах, Дождетворец. – Маджиано дергает струну. – Имя не хуже любого другого, я считаю.

Дождетворец. Прекрасное имя. На самом деле оно вызывает у меня улыбку. Маджиано прав. Когда узнаёшь, как называли Сержио в Элите, начинаешь чувствовать, что он действительно Элита – сила, с которой следует считаться. Моя Элита.

– Хорошее имя, – соглашаюсь я. – А как насчет тебя, Маджиано?

Он пожимает плечами, берет еще несколько нот, после чего откладывает лютню в сторону. Встречается со мной глазами, и тут я опять замечаю в его взгляде уже знакомую смесь восхищения и настороженности.

– Маджиано – это и есть мое имя в Элите, – говорит он немного погодя. – Едва ли кто-нибудь из вас сомневается в его действии на людей.

Потом он одаривает нас своей дикарской улыбкой и больше ничего не добавляет.

Маджиано, может, и думает, что мало знает о моем прошлом, но мне о его прошлой жизни известно еще меньше. Хочется расспросить его, откуда он родом, как его настоящее имя, но парень отворачивается, и я снова пускаю дело на самотек.

– А как насчет тебя? – спрашивает Виолетту Сержио. Сестра слегка вспыхивает от его внимания. – Никто не давал тебе особого имени как члену Элиты.

– Я… Меня никогда ничему специально не учили.

Виолетта по-особенному опускает глаза. Только мне известно, что от этого тают сердца.

– Ты Мастер-Кукловод, – говорю я ей. – Потому что забираешь силу и возвращаешь обратно. Знаешь, как использовать и приобретать симпатии других людей.

– Кукловод, – со смехом повторяет Маджиано. – Мне это нравится, наша милая владычица нитей. – Улыбка исчезает, и выражение лица Маджиано становится серьезным. – И наша маленькая волчица, которая поведет нас к славе. Скажи нам, Аделина, как мы должны принести клятву верности. Ты права. Мы должны доверять друг другу. Поэтому давай сделаем это здесь. Сейчас.

Я моргаю, глядя на него. Кто бы мог подумать, что именно Маджиано первым из всех нас начнет заверять меня в верности моему делу. Почему он до сих пор с нами, мне не ясно. Должно быть, он угадывает что-то во мне – во всем этом. Видя выражение моего лица, Маджиано тянется вперед и берет меня пальцами за подбородок, приподнимая его.

– Что тебя так удивляет, Белая Волчица? – мурлычет он с легкой улыбкой.

Мое имя в Элите он произносит с какой-то особенной нежностью.

Почему тебя так удивляет, что ты достойна верности?

Я поднимаю руку раскрытой ладонью вперед. В пространстве между нами начинает свиваться и тянуться вверх черный стебель, покрывающийся темными колючками и зубчатыми листьями. Он растет до тех пор, пока не расцветает темно-красной розой. Цветок колеблется – это не вполне овеществленный объект, который продолжает мерцать, будучи вновь сотворенным.

– Клятва, – говорю я, оглядывая каждого по очереди и останавливая взгляд на Виолетте. Она молча смотрит на меня – сквозь розу прямо мне в сердце, будто видит нечто такое, чего не замечает больше никто. Голос мой обретает твердость. – Клянусь вселять страх во всех, кто будет противостоять нам.

Виолетта медлит, но всего мгновение:

– Чтобы связать нас вместе.

– Я отдаю себя целиком служению Обществу Розы, – начинаю я, – до конца своих дней.

Один за другим все повторяют те же слова, сперва тихо, но в конце твердыми голосами.

– Использовать глаза, чтобы видеть все происходящее, – говорит Сержио.

– Использовать речь, чтобы призывать других на нашу сторону, – произносит Маджиано.

– Уши – чтобы подслушивать секреты, – вторит им Виолетта.

– Руки, – завершаю я, – чтобы сокрушать врагов. Я сделаю все, что в моих силах, дабы уничтожить любого, кто встанет на моем пути.

Сейчас мне нужен трон. Сила Энцо. Идеальная месть. И все инквизиторы в мире, все королевы и Общество Кинжала не смогут остановить меня.

Раффаэле впервые вступил в королевский дворец Эстенции, когда ему исполнилось восемнадцать. Тогда Двор Фортунаты был нанят для устройства маскарада Веснолуния в дворцовых садах. Он прекрасно помнил погружающийся в сумерки сад, порхающих в воздухе светлячков, смех гостей, маски, перешептывания, которые начинались, куда бы он ни зашел, и поток заявок от клиентов после праздника.

Но в самом дворце Раффаэле тогда так и не побывал.

Первые три ночи Раффаэле просидел один в темнице, прислонившись спиной к холодной мокрой стене, дрожа и ожидая прихода инквизиторов. Наручники звякали на запястьях. Он едва ощущал их на онемевших руках.

На четвертую ночь заключения королева наконец-то посылает за ним.

Он идет в оковах. Цепи на руках, которые узник несет впереди себя, бренчат, стукаясь одна о другую. За плечи его держат идущие по бокам инквизиторы. Раффаэле знает пределы своих возможностей, а инквизиция – нет, и он ощущает слабое удовлетворение от того, как неуютно рядом с ним солдатам. По темным сырым коридорам подземелья они проходят в богато убранную купальню. Слуги намывают Раффаэле, пока он не начинает пахнуть медом и розами, а волосы не становятся вновь гладкой, сияющей сапфирово-черной рекой.

Раффаэле вспоминается придворная жизнь – отрывочно мелькают в памяти ночи и утра, наполненные запахами дорогого мыла. Он презирает бесправное существование консорта, но все равно ловит себя на том, что думает о придворной жизни с ностальгией, скучает по золотым послеобеденным часам и мускусному запаху ночных лилий.

Наконец слуги облачают его в бархатную мантию. Инквизиторы ведут пленника дальше. По мере продвижения вперед коридоры становятся более запутанными, и вот Раффаэле оказывается перед роскошными двойными дверями, которые охраняют четверо стражников. На дверях – живописное изображение Пульхритас, появляющейся из моря во всей своей первозданной красоте. Стражники открывают двери, и Раффаэле бросает в дрожь. Его вводят в королевскую спальню. Дверь за ним закрывается окончательно и бесповоротно, наподобие крышки гроба.