Рус Агишев - Зеленый фронт (СИ)

Негромкий голос разносился по кабинету, набирая силу примерно в центре стола и медленно затухая где-то в углах помещения.

— Ты же помнишь, Лаврентий, Семя жизни? — Сталин впервые за то время, ка они остались наедине, взглянул ему в глаза. — Только одно это, подаренное нашим союзником, позволило взглянуть за такие горизонты, что никому и не снились. Полноценная жизнь на протяжение столетий, отсутствие болезней, страхов, физической немощи…, — скрип сапогов прекратился; он остановился за спиной наркома. — Вот, что мы получили, Лаврентий! Получили! И ПРОСРАЛИ!

Берия практически не дышал, отчетливо понимая, что в эти секунды его жизнь висит практически на волоске и от одного единственного, сказанного им слова, может зависеть все!

— Ты это понимаешь, товарищ народный комиссар? — резко скрипнул паркет. — Как теперь он на это отреагирует? До весны осталось всего ничего… Что мы ему скажем весной? Что советское правительство в лице органов внутренних дел ликвидировало вашего посланника, чтобы он не попал в плен?! Так?! И после всего этого, мы еще должны на что-то надеяться!

— Товарищ Сталин, — решился наконец нарком, поднимаясь со стула. — Я готов искупит свою вину на любом участке работы. Куда бы меня ни послала Партия и Правительство…

— Сядь! — буквально рявкнул тот и швырнул бумажную папку ему на колени. — Вину он собрался искупать на любом участке фронта… Пойми, Лаврентий, самый главный фронт сейчас проходит вот здесь — на этом самом месте, — крупный с коричневатым ногтем палец прочертил в воздухе линию, конец которой заканчивался прямо в полу. — Тело так и не нашли? Немцы ни чего там не разнюхают?

— Все следы были уничтожены, товарищ Сталин, — восстал духом нарком. — По основной версии на этом месте разбился штабной самолет из 31 армии. Все необходимые документы уже подготовлены… И, товарищ Сталин, посылку, которая была у посланника, удалось доставить в Москву, — поймав вопросительный взгляд, Берия на несколько секунд вышел из кабинета. — Вот, товарищ Сталин, — в его руках был небольшой портфель из светло-коричневой кожи.

3 декабря 1941 г. Восточный берег реки Нара, примерно в 20 километрах от Наро-Фоминска.

Лейтенант Мареев, пригибаясь, шел по траншее. Время от времени всем телом он прижимался к краю окопа и осторожно приподнимался на носках. Его белобрысая макушка, не смотря на крепкий мороз едва прикрытая сдвинутой набекрень ушанкой, замирала на несколько секунд и сразу же исчезала. Соседний берег реки, по-прежнему, выглядел вымершим. Оставшиеся после вчерашней атаки воронки уже припорошило утренним снегом и ни практически не выделялись на общем белом фоне. Лишь на льду, с которого сильный ветер без устали выметал падающий снег, богато чернели человеческие тела.

— Выдохлись, гады, — сплюнул он себе под ноги, после очередного осмотра. — Дали мы им прикурить вчера…, — парень бормоча, сполз по стенке и застыл, уставившись вперед. — Бежали аж на пятки срали, — вороненный ствол немецкого автомата, холодил руку даже через толстую варежку, но он этого совершенно не замечал. — Да, уж, драпали знатно!

Его правая рука вылезла из варежки, словно сурок из своей теплой норки, и судорожно сгребла колючий и хрустящий снег. От резкого, одуряющего холода Алексей очнулся и недоуменно оглянулся.

— Смотри-ка, чуть не уснул тут, — усмехнулся он, заметив, что скорчился рядом с чьей-то позицией. — Хозяин пришел бы, а тут я… спать улегся. Славно было бы! — от пришедшей на ум картины ему на какое-то мгновение стало смешно.

Стрелковая позиция была оборудована как-то по-особому, сразу же бросилось ему в глаза. Он с одобрением отметил и аккуратно вырытую выемку для незатейливого солдатского имущества и боеприпасов, и небольшую ступеньку возле его ног, и положенный по уставу бруствер. «Опытный видно боец, — подумал Мареев, вспоминая поредевшую роту и гадая, кто бы это мог быть. — Видно, не первый день воюет… Кирпичников что-ли? Похоже. Больно уже по куркульски все устроено — как-то ладно, по-хозяйски».

Вдруг со стороны медсанбата до него донеслись какие-то голоса, а через несколько секунд оттуда же потянуло и чем-то аппетитным. Тут же его желудок откликнулся на это безобразие громким бурчанием.

— Это как же так, Илья Степанович, разве могет такое человек? — спросил чей-то простуженный молодой голос. — Вы сами посудите, вышел он налегке вечор, сразу после того, как немец угомонился, и пришел только на третий день, — говоривший сделал небольшую паузу, словно пытался подчеркнуть важность своих слов. — Три дня там был! Мы с Иванычем тогда на часах стояли… Слышим, ползет кто-то с нейтрала. Я с плеча винтовку скидываю и негромко так спрашиваю — кто идет? Нас до этого еще предупредили, что разведку надо ждать…

Лейтенант заинтересованно слушал, вновь привалившись к стенке окопа. Смолкнувший голос на несколько минут сменился хриплым и продолжительным кашлем.

— Ты ртом то не дыши, — покровительственно пробурчал второй, в голосе которого Мареев узнал старшину из пополнения. — Воздух горло обжигает.

— Дерет, проклятый, вздохнуть больно, — откашлявшись грустно ответил первый. — … Так вот, спрашиваю я — кто это? Стоять мол, а то стрелять буду! А тот молчит, гад! Ну думаю, стрельну сейчас… Я только выглянул, а меня как швырнут к стенке! Раз! Думал, дух выбьет! Оглянуться не успел, как этот спрыгнул вниз и мешок свой скинул на землю, — в голосе рассказчика буквально звенела обида, что его, такого справного бойца, да еще на посту, смог кто-то спеленать. — Стоит, лыбиться, а с черной морды глаза свои пялит. Чуть от страха не окочурился, хорошо Иваныч сзади подбежал на подмогу.

— И что? — в этот момент лейтенант узнал самого рассказчика — это был рядовой Авдеев, схлопотавший в свое время срок за кражу яловых сапог у одного майора. — Скрутили диверсанта-то?

— Ха! — рассмеялся боец, звякнув чем-то металлическим во время этого. — Скрутишь его, как же?! Он и Иваныча отоварил по башке! Так я, Илья Степанович, к чему веду-то. Пока хлобуздал он нас, мешок порвался… Чей, чей? Его, конечно! Ногой его Иваныч задел, да так смачно, что порвался он!

Алексей, стараясь чтобы снег не скрипел, подошел к краю окопа, за которым был поворот к медсамбату. Видимо, оба бойца несли обед для своего взвода и присели перекурить.

— Я глядь, а из него сыпется что-то блистющее, — голос паренька задрожал. — Ну, думаю, гроши приволок к нам! Цельный мешок грошей от немчуры, представляешь, Илья Степанович! И, это за здорово живешь, на тебе и распишись… Оказалось, тю! Немецкие люминивые железки.

Задубев от неподвижного стояния (его-то в отличие от спрятавшихся в закутке бойцов отлично продувало ветром), Мареев переступил с ноги на ногу. Ему показалось, что он уже что-то подобное слышал — и про странного разведчика, и про кучу немецких алюминиевых посмертных медальонах. Вот только что именно, лейтенант вспомнить никак не мог.