Валентин Холмогоров - Крылья

В целом машина слушалась рулей неплохо, однако Диме захотелось еще выполнить на ней боевой разворот – интенсивный маневр с набором высоты и сменой курса на противоположный. Выбрав в качестве ориентира для выхода из виража одиноко стоящее на окраине ближайшего леса деревце, он перевел самолет в снижение, чтобы набрать скорость, затем потянул ручку на себя, немного приподнимая нос аэроплана, и вдавил до упора правую педаль, создавая разворачивающий момент рулем направления и помогая себе элеронами. «Шпангель» накренился почти отвесно и послушно ушел в разворот с набором высоты. Диму прижало левой лопаткой к креслу, затылок наполнился свинцом, потяжелевшая голова прильнула к плечу. Пейзаж под правым плечом плавно поплыл по кругу, казалось, будто невидимый гигант поворачивает вокруг своей оси разложенную на столе карту. Скорость истребителя при этом значительно упала, поэтому, выровнявшись, Дима решил перевести машину в нисходящую спираль, благо запас высоты позволял безопасно завершить этот маневр.

И тут под капотом полыхнуло. В первое мгновение Дима даже не понял, что именно произошло: раздался оглушительный треск, точно кто-то сломал пучок сухого хвороста, что-то разлетелось в стороны, в лицо дохнуло горячим, точно из открытой печи, а потом из подкапотного пространства вырвалось несколько языков пламени, лизнув фанерную обшивку. Мотор при этом продолжал работать как ни в чем не бывало. Огонь не затихал: его язычки игриво плясали, пробиваясь сквозь щели капотной крышки.

Это плохо, очень плохо. Самолет фанерный, но хуже того – крылья обтянуты лакированной тканью, которая горит, как порох. Кроме того, к мотору тянутся шланги газопровода, да и рапсовое масло легковоспламенимо. Еще чуть-чуть – и «Шпангель» превратится в летающий факел, и шансы спастись, учитывая отсутствие парашюта, будут равны нулю.

Задавив в себе панику, Дима перевел самолет в пикирование, пытаясь сбить пламя. Огоньки пожара сжались в голубоватые комочки, рассерженно зашипели, сопротивляясь встречному ветру, но стоило Диме выровнять машину в десятке метров над верхушками деревьев, вспыхнули с новой силой.

Вдалеке показалась взлетная полоса. Удастся ли дотянуть? Лучше всего было бы попытаться посадить машину, что называется, «перед собой», Дима даже пошарил взглядом по земле, но подходящей ровной площадки не наблюдалось – повсюду виднелись низкие холмики, одиноко стоящие деревья, неглубокие овражки. Рухнуть туда означало переломать все кости и заодно шею.

Пламя разгоралось, подобравшись уже вплотную к кабине, застилая обзор. Лицо жгло словно раскаленным железом, ручка управления нагрелась так, что удерживать ее было уже практически невозможно, ноги на педалях будто бы сунули в раскаленные угли. Сквозь пилотские очки стало нереально что-либо разглядеть, Дима решительно сдернул их и тут же почувствовал, что огонь сжег брови и ресницы. Нестерпимо, удушливо несло гарью, каждый вдох давался с огромным трудом.

Свободной рукой Дима принялся расстегивать привязной ремень: замок, как назло, заело, чтобы расцепить непослушную застежку, пришлось ненадолго бросить управление. Встречный ветер гнал в лицо волны раскаленного воздуха, казалось, он стоит перед распахнутой топкой доменной печи, сунув в нее голову, а изнутри выдувает невыносимый жар гигантский вентилятор.

Наконец ремень поддался. Нащупав непослушными пальцами кнопку прерывателя зажигания, Дима не глядя надавил на гладкую металлическую поверхность, однако, вместо того чтобы сбросить обороты, двигатель и вовсе замолк. Где земля? Где полоса? Ничего не видно. Повернув голову набок, Дима разглядел несущийся под крылом зеленый ковер травы и в тот же миг ощутил мощный удар снизу, чуть не вытолкнувший его из кабины. Самолет подбросило, он снова упал на землю передними колесами и покатился, не разбирая направления. Сквозь треск разгорающегося пожара Дима различил встревоженные крики, а потом аэроплан с грохотом ударился о какое-то препятствие и остановился. Живительным потоком хлынула сверху ледяная вода – кто-то плеснул в кабину из ведра, потом сильные руки подхватили его за плечи и потащили прочь. Дальнейшее он уже помнил плохо.

– Ты поперек полосы сел, – хохотнув, сказал Алекс. – За тобой такой дымный хвост тянулся, как за сбитым «мессером». Прикинь, снижается по дуге истребитель, капот горит, позади дымовал, в кабине пилот с ремнями возится, и вся эта радость прет прямо в склад с горюче-смазочными. Ну, мы думали, что тут нам всем и каюк настал, будет личному составу коллективный крематорий за государственный счет. Гейс первый ведро схватил, черпанул из пожарного пруда – и навстречу. А ты после касания скапотировал, потом назад грохнулся, и самолет развернуло прямо на него. Гейс бегом обратно, но ведро не выпустил. Так ты и катился, пока в дровяной сарай не воткнулся, а там уж мы подоспели.

Снадобье, которым была густо смазана лежащая на глазах марля, приятно холодило обожженную кожу. В лазарете пахло медицинским эфиром, спиртом и еще какой-то химией, которую по обыкновению используют в больницах. Где-то в соседнем помещении гремели в тазу железные инструменты, кто-то, шаркая, прошел по коридору. В палату заглянула медсестра, поздоровавшись, поставила на столик рядом с кроватью чашку горячего курмана и снова скрылась за дверью.

Собственно, Дима довольно-таки легко отделался. Незначительный ожог век и кожи лица, также чуть подкоптились стопы и лодыжка. Неприятно, но терпимо. Осматривавший его врач, качая головой, сообщил, что Дима, наверное, родился в рубашке – сурганский эквивалент этой пословицы звучал как «Небесная Мать колыбель в ладонях держала». Жить будет, но сутки придется провести под медицинским наблюдением.

– Что там хоть произошло-то? – задал Дима давно мучавший его вопрос.

– Перегрев и взрыв патронного ящика, – откликнулся Алекс. – Третий случай уже. Гейс долго на инженеров матерился. В первый раз самолет прямо в воздухе сгорел, потому что в ящике зажигательные патроны были, во второй пилота взрывом убило, как шрапнелью. Эти недоумки ящик прямо в моторном отсеке разместили, вот и греется, зараза. После первых двух случаев между ним и кабиной укрепленную переборку установили, но, как видишь, не помогло. Зато ты первый выживший. Даже машину посадить сумел. Гейс тебя сразу в старшие сержанты представил, уже и приказ подписал, а конструкторы теперь будут всю схему полностью пересматривать.

Выходит, передача «Шпангеля» в боевые эскадрильи снова откладывалась на неопределенный срок. Может быть, это и хорошо: пусть уж лучше воюющие на фронте пилоты получат испытанную, проверенную и надежную машину, чем такой вот полуфабрикат, готовый в любую минуту загореться в воздухе. Да и не собирался Дима, если быть уж до конца честным, долго участвовать в этой войне: у него имелись сейчас совсем иные цели и задачи.