Валентин Холмогоров - Крылья

Дождавшись, пока заглянувший проведать его Алекс отправится по своим делам, Дима отлепил с глаз целительную повязку и осмотрелся. Палата небольшая, одноместная, расположена на первом этаже лазарета, примыкающего, насколько он сумел запомнить, к тому самому административному зданию, куда сегодня утром его таскал Нос. В единственное окно, выходящее на стену жилого корпуса, заглядывают зеленые ветви густого кустарника. Проверка показала, что окно, запиравшееся на простую щеколду, открывается легко. Это хорошо, можно будет выбраться наружу незамеченным и в точности так же проскользнуть потом обратно.

Дима улегся обратно на койку и вернул на место компресс. Кожу неприятно стянуло ожогом, а на виске она и вовсе потеряла чувствительность. Заживет, но следы наверняка останутся.

Тем временем в коридоре снова послышались шаги, на сей раз не шаркающие, а вполне уверенные и быстрые. Низкий мужской голос пробубнил что-то неразборчивое, высокий женский – скорее всего дежурившей на посту медсестры – ответил, затем шаги стали приближаться к дверям его палаты. Дима сразу же узнал этот голос.

Шеер по-хозяйски зашел в помещение, поморщился от терпкого медицинского запаха и, брезгливо сняв кончиками пальцев повязку с Диминых глаз, присел на краешек его кровати, бросив марлю прямо на пол.

– Пока вы тут прохлаждаетесь, уважаемый камрад Шпитцен, специальная комиссия в Танголе ожидает от меня подробного отчета о причинах сегодняшнего авиационного происшествия, – высокомерно заявил он.

– Так напишите, – с равнодушным видом пожал плечами Дима, – инженеры, насколько мне известно, уже подробно отчитались о произошедшем.

Шеер рывком склонился над ним, опершись руками о края кровати, и практически уткнулся своим громадным носом в Димино лицо.

– Не валяй дурака, Шпитцен! – прошипел он. – Я знаю, что ты загубил самолет намеренно! Твоя подрывная деятельность не пройдет даром, я заставлю тебя сознаться во всем!

– О, вот это вы обратились точно по адресу, – улыбнувшись как ни в чем не бывало, отозвался Дима. Особист, кажется, слегка растерялся от этого неожиданного заявления.

– В каком смысле?

– В смысле, в лазарет. Я слышал, тут даже есть отдельное помещение для буйнопомешанных. Кормят здесь неплохо, вам понравится.

– Молчать! – завопил Нос, вскочив на ноги и вытянувшись во весь свой невеликий рост. – Говори, мерзавец, зачем ты уничтожил новый аэроплан? Кто тебя подослал? С какой целью? Каким образом тебе удалось поджечь в воздухе машину? Ты будешь говорить или нет?

– Вы же сами приказали мне молчать, господин лейтенант, – изобразив на лице непонимающее и даже слегка обиженное выражение, отозвался Дима.

– Вот что я тебе скажу, Шпитцен, – вновь приблизил свою физиономию к его лицу Нос. – Ты о моих чувствах по отношению к себе знаешь, я тебя, сволочь, отправлю под трибунал либо как предателя, либо как шпиона. Хрен ты у меня отвертишься. Еще пожалеешь, что мамаша тебя на свет родила. Слишком много себе позволяешь, говнюк.

Дима лежал на койке спокойно, стараясь не обращать внимания на обильно брызжущую сверху слюну. «А ведь провоцирует, гад», – подумал он. Рукоприкладство по отношению к старшему по званию являлось, согласно сурганскому воинскому уставу, преступлением страшным, и каралось оно сурово: провинившемуся грозило наказание от длительного тюремного заключения вплоть до расстрела. Поэтому сейчас Дима вынужден был сдерживать себя буквально из последних сил: стоило ему распустить руки, и Нос сможет надолго упечь его в каталажку на вполне законных основаниях.

В общем, бить Шееру морду все-таки не стоило, хотя очень хотелось. С другой стороны, про тонизирующие напитки в армейском уставе ничего сказано не было.

Протянув руку, Дима подхватил со стола кружку с уже чуть подостывшим курманом, вежливо улыбнулся лейтенанту и ловким движением выплеснул содержимое посуды ему на штаны.

– Демоны нижнего мира! – завопил Шеер. Отпрыгнув от Диминой койки, словно в буквальном смысле ошпаренный, он принялся судорожно расстегивать ремень, другой рукой пытаясь стряхнуть горячую жидкость с мгновенно промокшей ткани.

– Что здесь происходит?

В дверях застыл капитан Гейс, с изумлением разглядывая стоящего посреди комнаты со спущенными портками Носа. За его спиной маячили любопытные физиономии Вунца, Мика и Ольберхта.

– Господин лейтенант пришел рассказать мне о своих чувствах, – с невозмутимым видом поведал Дима, – однако очень расстроился, узнав, что я их не разделяю. Настолько расстроился, что его, по-моему, даже постиг небольшой конфуз.

Бросив на него испепеляющий взгляд, Нос кое-как натянул мокрые штаны и, придерживая их руками, змеей выскользнул в коридор под сдавленные смешки летунов. Кто-то, кажется, даже присвистнул ему вслед.

– Я зашел, чтобы поздравить вас с присвоением нового воинского звания, – произнес с улыбкой Гейс, – приказ уже подписан и отправлен в штаб командования воздушного флота. Однако вижу, что вам тут сегодня немного не до меня. Отдыхайте, камрад Шпитцен, мы с сослуживцами ждем вашего возвращения в строй.

– Спасибо, господин капитан Гейс, – искренне ответил Дима, – мне очень приятны ваши слова.

Смеркалось. Дима попросил заглянувшую, чтобы узнать, все ли в порядке, медсестру принести ему лампу и газету, сославшись на то, что лежать целый день на койке просто так нестерпимо скучно. Исполнительная девушка вскоре притащила откуда-то вчерашний выпуск «Вестей Тангола» и поставила на столик едва теплящийся масляный светильник, возле которого тут же принялась виться мелкая мошкара. В комплект к светильнику Дима выпросил у сестрички коробок спичек, чтобы не беспокоить ее всякий раз, если ночью ему вдруг приспичит прогуляться до туалетной комнаты.

Газета писала об очередных успехах несгибаемой сурганской армии на полях сражений великой освободительной войны, о том, что народ в едином порыве денно и нощно выковывает у станков и плавильных печей оружие скорой и сокрушительной победы. Несколько страниц были посвящены подробным репортажам и кратким сводкам с фронтов, а на последней полосе размещались объявления о продаже недвижимости, таблица биржевых котировок и кроссворд. Дима свернул «Вести Тангола» и убрал их подальше, затушил лампу – масло следовало экономить – и устроился на койке поудобнее, глядя в потолок.

На этот раз, как и зачастую в прошлом, его выручило природное умение просыпаться в намеченное время, которым Дима давно и успешно пользовался. Было совершенно темно, за приоткрытым окном пели цикады, за стеной раздавался размеренный храп. Стараясь не шуметь, Дима оделся, сунул в карман спички, взял со стола лампу и открыл настежь окно, впустив в палату свежий ночной ветер.