Беркем Атоми - Мародер

– Какой уехали! С северов пацаны говорят, все старые скважины пустили, ихних не хватает – только в начальниках остались, да на совсем уж сложной технике. Остальные – все наши, хозяева даже черных каких-то привозили, да че-то те черные не прижились…

За беседой незаметно пролетело около часа. Не больно-то охотно делясь информацией, торговцы сами старались выкачать побольше. Почувствовав, что голова распухает, Ахмет церемонно раскланялся, попрощался с Осетином и направился собирать своих – ему не терпелось скорее оказаться дома и перенести услышанное на бумагу. В дверях его нагнал Жора и отвел в сторону. Недолгий разговор странно переменил Ахмета – никто не сказал бы, что хозяин взбешен, напуган, или обрадован, или еще что, но в лице его помалу сквозило и то, и другое, и третье, и шестнадцатое. О чем они говорили, никто из Ахметовых слышать не мог, но до самого Дома заговорить с ним никто не пытался.

Наутро он отправился к базарным в одиночку, и пришел вовремя – во внутреннем дворе Жорины помогальники строили людей с тачками. Ахмет, пристроив РПК, вытащил трубку с кисетом и присел на штабель доски, наблюдая за сборами каравана. Хмурые спросонья носильщики выкатывали из боксов тележки, плотно увязанные толстым полиэтиленом. Несколько десятников осматривали колеса, груз, дергали за грязные капроновые шнуры – но, видимо, придраться было не к чему: Ахмет не заметил, чтобы кто-либо из десятников выразил недовольство укладкой или грузом.

– Здорово, Ахмет. Не спится? Или этих провожать пришел? – Штабель рядом с Ахметовой задницей прогнуло – подсел хозяин Дома базарных Кирюха.

– Здорово, Вольфыч. Да ладно ты, надулся, как хрен на бритву, не принародно же. А ты че из своей кучи малолеток вылез, растлитель? Я б зарылся поглубже и только перекуривать вылазил ба.

– Ух, допиздишься ты когда-нибудь, чурка наглая. Не, в самом деле, Ахмет, давай завязывай большого босса Жириком погонять.

– Щас проводим, и ты с меня сапоги сымешь, мухой метнешься к Индийскому океану, отпидарасишь там и с поклоном оденешь обратно.

– Щас проводим, и я тебя тщательно обдеру, а филе Осетину отдам. Потом выебу с егозой, потом с обоих бортов постреляешь [167] Пострелять ушами – военно-полевое извращение над пленными, в чем-либо здорово провинившимися. В ушной канал забивается макаронина артиллерийского пороха и поджигается. В случае выживания жертвы из уха начинает течь невероятное количество гноя. , и только потом добью. Может быть.

Закончив осмотр, десятники потрусили докладывать о готовности к воротам, где безмолвно ждали старшие, собранные по-походному. Бойцов видно не было – похоже, их задачей была разведка и фланговое охранение, а старшие обеспечивали арьергард. Вооружение впечатляло – ведь на старших висел эквивалент дневного оборота базара, причем за хороший день. Помимо «Каштанов» под мышкой у каждого торговцы имели очень серьезные аппараты – самый здоровый сложил руки на «печенеге» [168] «Печенег» – дальнейшее развитие линии ПК-ПКМ. Отличается от предшественников здорово повышенной кучностью боя и повышенным ресурсом ствола, имеющего к тому же эжекционное охлаждение. Это позволяет выпустить подряд до пяти лент-соток без замены ствола. Кроме того, охлаждение избавляет от вихляния цели в потоке раскаленного воздуха над стволом при интенсивной стрельбе. с дорогущим ПНВ-17 [169] ПНВ-17 – ночной прицел, ценящийся в войсках за неприхотливость в эксплуатации. , у двоих за плечами аж по РГ-6 [170] РГ-6 – револьверный шестизарядный гранатомет калибра 40 мм. Принят на вооружение в середине 90-х. Слизан с какого-то европейского образца, и разрабатывался вследствие обобщения итогов первой кампании в Чечне. , помимо новехоньких АКСов с ПБС-4 [171] ПБС – прибор беспламенной стрельбы. . Налегке, с «Грачом» за лифчиком да крутым бушнеллом [172] Bushnell – оптическая фирма. Ее прицелы и бинокли считаются престижными. на груди оставался один Жора. Ахмет отметил, как естественно, будто пришитая, висит на них многочисленная боевая нагрузка. Ничего не оттянуто, не болтается, не мешает.

– Да, давно парни ходят. Смотри, Кирюх, как у них ладно пригнано-то все. В лесу заметил бы – за пару верст бы обошел, ну их к черту…

– Теперь заходить будут, если в нашу сторону.

– Че, поладили с Жорой?

– Да вроде того. Он у меня весь кабель забрал, не весом, а метражом, прикинь. И еще просит. Только…

– Не очень это радует почему-то?

– Точно. А ты…

– А я потому и зашел. В нарды с тобой поиграть на эту тему.

– Молодец, что тянуть не стал. О, идет. Проводим человека.

Колонна уперлась в ворота, старшие заняли свои места – здоровяк с «печенегом» встал в голове, гранатометчики направились в хвост. Старший неторопливо двинулся к штабелю, Кирюха тоже поднял навстречу свою необъятную тушу.

– До встречи, хозяин. Благодарю за приют, удачи твоему Дому.

– Хорошей дороги, Жора. Счастливо тебе добраться, и чтоб безо всяких там моментов. Всегда буду рад тебя встретить.

Старший повернулся к сидящему на досках Ахмету. Тот отложил трубку и тоже поднялся, отвечая на рукопожатие.

– До встречи, Ахмет.

– До встречи, Жора. Удачной дороги.

Старший повернулся и легкой походкой двинулся на выход – ворота уже распахивали сонные, только что сменившие ночной караул бойцы базарных.

– Ты, морда, совесть хоть какая есть у тебя? Дубль шесть, дубль пять! Случайно, да? – в который уже раз возопил Кирюха, получая домашний марс. Играли у Осетина, в пустой кафушке, запивая нарды кофейком да коньяком из махоньких капочек – обоим была нужна чистая голова. – Значит, говоришь, и к тебе тот же вопрос…

– Куда зарики цопаешь! Я выиграл! Да, че-то всурьез пробило товарища Жору на эту тему. Я думаю, что он поэтому и пришел. Точнее, прислали.

– Оп-па! Ну, наконец-то! Не тебе одному… А прикинь, Ахмет, у каких сурьезных дядь такие торпеды на сворке. Эх, марса не выйдет… Ну, получил?! Пошли, на улице посидим. Сань! Са-а-аньк! Направь нам еще по чашечке, будь добр!

Прервав чемпионат, вынесли стулья на улицу к задней двери кафушки. Утро вызрело, огрубело – полупрозрачную рассветную дымку смел яркий свет, заливающий теперь внутренний двор Дома. Вместе с прохладой исчезли те жемчужно-серые мягкость, неоднозначность, полутени, из-за которых невольно умеряешь голос ранним утром. Во дворе бывшего училища начиналась дневная суета: шаркая, тянулись к летнему умывальнику мужики, где-то в глубине здания вспыхнула и погасла бабья перебранка, покатилось по кафелю что-то жестяное.

– Ну че, Ахмет? Какие мысли? Будешь пробовать?

– Не зна-а-аю… С одной стороны, заманчиво – выломиться из этого дурдома. С другой – так разводят считающих себя умниками.