Юрий Уленгов - Грань человечности

Когда солнце, нашедшее просвет среди сердито нахмурившихся свинцовых туч, залило мертвенным светом двор монастыря, все уже прекратилось. В центре двора стоял мужчина. Коренастый и крепкий, с окладистой бородой до груди. Внимательными серыми глазами смотрел он, как монахинь, переживших эту ночь, сгоняли на улицу, пытаясь построить в некое подобие шеренги. Некоторые из женщин руками придерживали разорванные одежды, молодая сестра безуспешно пыталась остановить кровь, идущую из разбитого носа. Мужчина подошел, достал из кармана бушлата носовой платок и протянул сестре. Та посмотрела испуганно, не решаясь принять его. Он кивнул с успокаивающей улыбкой: бери, мол. Та выдернула платок и, что-то пробормотав, прижала его к лицу.

Через некоторое время во дворе выстроились как обитательницы монастыря, так и его захватчики. Мужчина обвел всех внимательным взглядом, откашлялся и заговорил неожиданно приятным и глубоким голосом.

– Значит, так, сестры. Как вы, наверное, уже поняли, теперь вы будете делить кров и очаг с нами. Начало положено не совсем правильное, не такое, как я хотел, но в этом винить вы можете только лишь свою старшую, как там бишь она у вас обзывается? Ну да, вон та, что с доской в горле у ворот валяется.

Из толпы послышались сдавленные рыдания.

– Да, именно так. Пусти она нас по-доброму – глядишь, и по-другому все бы повернулось. Но случилось так, как случилось. Вы, наверное, сейчас скажете, что это промысел Божий, а я вам отвечу: никакого промысла тут нет. Давно стало понятно: то, что вам с юных лет вдалбливали в головы – не что иное, как циничная сказка, единственное назначение которой – дурить головы и превращать людей в стадо. Иначе – разве могло бы случиться все это? – Мужчина обвел широким жестом двор монастыря, но по нему было понятно, что на самом деле под словом «все это» он подразумевает куда как более широкий смысл. – Значит, теперь так. Мы будем жить здесь. И это, как вы понимаете, не обсуждается. Вы также можете остаться – по крайней мере те из вас, кто достаточно молод и силен, чтобы работать и рожать детей. Те из вас, кто не может или не хочет работать, или чья башка набита вот этим всем говном сверх меры – те могут идти на все четыре стороны. Я не держу тут никого. Даже позволю взять с собой продуктов и теплую одежду в дорогу. Беспределу и беззаконию я тоже не дам вершиться. И пусть события минувшей ночи вас не обманывают. Егор! Поди сюда! – повысил голос мужчина.

От компании мужиков, стоящей поодаль, отделился здоровенный детина, в шинели нараспашку и без головного убора. Увидев его, монахиня с разбитым носом заплакала в голос. Именно он каких-то сорок минут назад выстрелил в голову ее соседке по келье, а ее саму швырнул на кровать, разорвав одежду и подкрепив свои намерения коротким тычком в нос.

Детина остановился, не дойдя нескольких шагов до старшего, вызывающе глядя тому в глаза. Старший не стал рассусоливать, а просто достал из кармана пистолет и дважды выстрелил. Ничего не понимающий Егор упал на колени, зажимая руками простреленную грудь. Старший бросил взгляд на ту самую монахиню. Возможно, ему показалось, но он был готов поклясться, что на красивом молодом лице промелькнула тень злорадной радости. «А ведь хороша девка», – мельком подумал старший, делая зарубку в памяти.

Одновременно с выстрелом пистолета прозвучало еще несколько, уже ружейных, и еще три фигуры повалились в снег. Один из мужиков рысцой подбежал к старшему и что-то ему прошептал. Тот кивнул, хлопнул его по плечу и снова обратился к сестрам:

– Это люди, убившие ваших сестер. Я могу понять изголодавшихся мужиков, многие из которых видели бабу последний раз еще до Большого Дерьмища. Но я не могу понять одуревших от крови животных. Им не место среди людей. Здесь будет Закон! – отчеканил старший. – И этот Закон – я!

Среди сестер пробежал ропот. Одна из них, наиболее смелая, шагнула вперед.

– Простите, но здесь – монастырь, обитель сестер Христовых. Вы…

Старший не дал ей договорить, прервав начавшуюся было речь взмахом руки.

– Христа – нет. Может, и был когда-то, да вышел весь. Нужны еще доказательства? Поверь мне, детка. Если бы он был – он бы сам от себя отрекся, а на скрижалях, принесенных с Синая, большими буквами была бы выбита десятая заповедь: «Негоже верить в того, кому насрать на верящих в него». Не время думать о Боге, когда он сам забыл о детях своих. Грешно это. Я понятно излагаю?

Спустя час несколько сестер, кутаясь в тулупы и неся в руках тощие узелки с едой, вышли из ворот монастыря, вокруг которых уже кипела деятельность по восстановлению.

Андрей поднялся на стену и окинул взглядом территорию монастыря. Да. Хорошее место. Все правильно он сделал. Главное теперь – не расслабляться. Все только начинается.

Захар рывком сел на кровати и открыл глаза. Дрожащие руки нащупали спички, высекли огонь. Неверный свет керосиновой лампы заметался по комнате, задрожал в такт крохотным язычкам пламени внутри стеклянной колбы. Подобрав кочергу, лесник уселся у печки, пошуровал внутри, ломая угольную корку, и прикурил, засунув лицо едва не в печь.

Выпустив густую струю дыма, не заботясь о том, чтобы курить в поддувало, он взял со стола кружку холодной воды и одним махом опустошил ее. Вот так вот, значит. Не зря, не зря не понравился ему ни сам монастырь, ни атмосфера, в нем царящая, ни старший. Вот такая ты сука, да Андрюша? Что ж, будем иметь в виду. От такой твари всего ожидать можно.

С силой раздавив остатки самокрутки о железный угольный ящик, Захар на минуту представил старшого на месте окурка. Ладно. Разберемся. Потом. А сейчас нужно отойти от реальности видения и хотя бы немного поспать. Утро вечера мудренее.

Захар проснулся в подавленном настроении. Он уже перестал гадать, откуда берутся эти его видения, сбой ли это в работе мозга, вызванный постоянным стрессом и одиночеством, или, может быть, он обрел какие-то экстрасенсорные способности. В экстрасенсорику он не особо верил, а в психическое расстройство верить не хотел. Он просто принял это как данность. В некоторых случаях эта данность пугала. В некоторых – облегчала жизнь. В некоторых – просто позволяла удовлетворить любопытство. Расширить кругозор, так сказать. Однако некоторых картин он бы предпочел не видеть. Таких, как вот эта, к примеру.

Одевшись, Захар растопил затухшую за ночь печку, поставил кипятиться воду и умылся, стараясь смыть дурное настроение. Получилось плохо. Он с трудом удержал себя в руках, когда в дверь для порядка стукнули и в комнату ввалился давешний рыжий.

– Собирайся, пошли. Старшой зовет. – Рыжий повернулся и уже пошел было, уверенный в том, что Захар последует за ним, когда от брошенной фразы вздрогнул вдруг, как от удара.