Александр Михайловский - Рандеву с «Варягом». Петербургский рубеж. Мир царя Михаила (сборник)

Ее величество, несмотря на ранний час, уже ждала меня в своем рабочем кабинете. Железная женщина – ее работоспособности могли бы позавидовать многие молодые и здоровые, как кони, мужчины.

– Добрый день, точнее утро, Нина Викторовна, – поприветствовала она меня, подняв голову от бумаг. – Что-то вы сегодня с утра такая радостная, неужели есть вещи, которые еще могут радовать?

– Доброе утро, ваше императорское величество, – ответила я, – кажется, мы нашли для правительства идеального министра труда и социальной политики, который может послужить идеальным противовесом господину Столыпину…

– Кто же этот достойный господин? – с улыбкой спросила Мария Федоровна.

– Это некто Владимир Ульянов, – ответила я, – возможно, что это имя вам знакомо.

– Нина Викторовна, – Мария Федоровна нахмурилась, – вы уверены, что это правильное решение? – Она покачала головой. – Ведь это брат человека, который собирался убить моего мужа, а в вашей истории именно он стал причиной гибели обоих моих сыновей.

– Ваше величество, – спросив разрешения, я присела напротив Марии Федоровны, – вы, возможно, не обратили внимания на некоторые нюансы, когда изучали нашу историю. Причиной краха государства и гибели вашей семьи стали не столько большевики во главе с Лениным, сколько рвущаяся «порулить» орда либеральных интеллигентов и примкнувших к ним фабрикантов, устроивших заговор и свергнувших монархию в феврале семнадцатого.

Именно либералы, а не большевики, бесновались и в прессе и на митингах, требуя смерти и вашему сыну, и всей его семье. Именно либеральная буржуазия была согласна на роль надсмотрщиков при колониальной администрации, лишь бы им позволили оставить себе все, что нажито непосильным трудом.

Вы ведь уже знаете, – продолжила я, – что Февральский переворот был инициирован из Лондона и Парижа и преследовал своей целью распад России на ряд карликовых государств, подобных африканским королевствам. А большевики, напротив, ужом на сковородке извертелись, но не дали государствам Антанты расчленить Россию на оккупационные зоны и сферы влияния.

Конечно, при этом они преследовали свои интересы, но все же… Почему так получилось, не знаю. Наверное, коллективное подсознание русского народа требует единства государства. Так было при Дмитрии Донском, бросившем вызов Орде, так было в Смуту при Минине и Пожарском, так же случилось и во вторую Смуту в семнадцатом году. Только вот цена Смуты каждый раз неимоверно высока, и поэтому мы сделаем все, чтобы ее не было. Переход товарища Ульянова на сторону российского государства мы считаем нашей большой победой. Авторитет среди революционеров он имеет огромный, и этот его шаг смешает карты многим, как раз в тот момент, когда против Российской империи затеваются очередные тайные комбинации.

– Наверное, вы правы, – прикусив губу, сказала Мария Федоровна, – но все равно мне как-то не по себе. Господин Ульянов человек неординарный, как бы он не начал играть в свою игру.

– В истории уже был подобный пример, – ответила я, – правда, по уголовной части, когда французский беглый каторжник пошел на службу государству и стал бороться с преступниками. И весьма в этом деле преуспел.

– Вы имеете в виду месье Видока? – спросила Мария Федоровна, – что ж, пример хороший, и надеюсь, что господин Ульянов будет служить нам с не меньшим усердием, чем он раньше подрывал государственные устои.

– Каждый человек бывает незаменим, будучи употреблен на своем месте, – процитировала я Козьму Пруткова. – Кого бы из старых российских чиновников мы ни поставили на должность министра труда и социальной политики, им будет крайне трудно исполнять свои обязанности хотя бы в силу имеющихся у них убеждений, что существующее положение дел – это нормально. В противовес им, господин Ульянов и его товарищи будут исходить из собственной убежденности, что нищета девяноста процентов российского народа есть явление неприемлемое и нетерпимое.

У нас ведь абсолютное бесправие и беззащитность рабочих перед произволом предпринимателя смешиваются с массовым применением стачек как недобросовестного средства в конкурентной борьбе. В одном случае, по просьбе иностранного хозяина предприятия, русские войска могут открыть стрельбу по русским же рабочим, а в другом случае бессмысленные многомесячные оплаченные стачки вынуждают русских промышленников продавать свое дело иностранным предпринимателям, и прибыль от нашей промышленности начинает утекать за рубеж. Обе этих крайности должны быть исключены, и именно такой страстный и убежденный человек, как господин Ульянов, ваше величество, поможет нам в этом нелегком деле.

– Да понимаю я вас, – тяжело вздохнула Мария Федоровна, – я ведь и сама до последнего времени полагала, что у нас все в стране нормально, а отдельные наши недостатки или вполне терпимы, или могут быть преодолены и без больших усилий. А вот появились вы, и под ногами будто разверзлась бездонная пропасть. Конечно, спасибо вам за предупреждение…

– Ваше величество, – неожиданно сказала я, – можно с вами говорить откровенно?

– Говорите, Нина Викторовна, – Мария Федоровна откинулась в кресле. – Надеюсь только, что этот наш разговор пойдет на пользу России.

– Хорошо, – кивнула я. – Суть вот в чем. Поскольку сейчас, в начале двадцатого века, уже заканчиваются свободные территории, доступные для колонизации и экстенсивного экономического использования, дальше планету неизбежно ждет передел колониальных сфер влияния и битва сверхдержав за мировое господство. Эту данность, при всем нашем могуществе, мы никак не могли изменить, а потому задали себе два вопроса. Первый: какая форма государственного устройства является естественной для России? Второй: при какой экономической формации российское государство в двадцатом веке достигло наибольшей мощи?

На первый вопрос ответ был однозначным. Естественной формой государственного устройства для России является сильная централизованная власть одного человека, то есть монархия или диктатура. При этом необходимыми условиями успеха этой формы правления являются наличие абсолютного доверия народа к правящему им лицу и соответствие правителя масштабам стоящих перед ним задач. Всякие представительные органы вроде Государственной Думы или Верховного Совета в таком случае играют лишь вспомогательную роль. Любое нарушение этого принципа всегда приводило Россию к смуте и бессилию.

На второй вопрос ответ тоже был однозначным. Наибольшего своего могущества Россия достигла во времена послевоенного правления Сталина и послесталинского СССР, когда еще не иссякла инерция толчка, полученного ею от Красного монарха. Ведь по всем признакам, кроме права наследования высшего руководящего поста в стране, сталинский СССР был абсолютной монархией, ориентированной на социалистическую идею. Принцип «социального договора» вздернул Россию на вершину могущества.