Антон Демченко - Хольмградские истории: Человек для особых поручений. Самозванец по особому поручению. Беглец от особых поручений (сборник)

Идея, конечно, хороша. Вот только я не подумал об одной вещи. Если на Руяне я мог бы просто продемонстрировать канцелярский «глаз», чтобы получить нужную мне информацию в любом учреждении, то на Борнхольме, принадлежащем Свеаланду, такой возможности у меня нет… Какое дело свейским бюрократам до заштатного коллеги из Руси?

Но попробовать надо… И мы, пообедав, выдвинулись в порт.

Как и следовало ожидать, в полицейском управлении нас встретили… да никак не встретили. Пустой холл да одинокий дедок в потертом мундире, притулившийся за маленьким столиком в углу. Естественно, первой проблемой стало мое полное незнание свеона, так что пришлось многоопытному Тишиле брать на себя всю тяжесть переговоров с дряхлым представителем борнхольмской полиции. И вот тут нашла коса на камень. Нет, поначалу дедок кивал и даже благожелательно улыбался. Затем нахмурился и вызвал по телефону начальство, оказавшееся его полной противоположностью. Молодой офицер в новенькой отутюженной форме, появившийся в холле спустя несколько минут, был изначально хмур и неприветлив. И беседа «высоких договаривающихся сторон» началась заново. Естественно, снова через Тишилу.

– Извините, господин Старицкий, но я не могу предоставить вам эти сведения, – бубнил Бережной, переводя резкий говор лейтенанта. – Честь имею.

Сказал, развернулся и ушел. М-да, переговоры выдались недолгими. Я переглянулся с Тишилой.

– Ну что ж. Не пускают в парадное, пойдем через черный ход, так, Тихомир Храбрович? – поинтересовался я у спутника, едва мы покинули здание портовой полиции.

– Это как? – заинтересовался Бережной.

– Ну, будем надеяться, что господин Орсон окажется более благожелательно настроен в отношении нашей экспедиции, нежели этот полицейский фертик. – Я щелкнул было портсигаром, но, опомнившись, вернул его во внутренний карман пиджака. Не принято здесь дымить на улице. Уж если хочешь потравить легкие, будь добр, устройся в собственной гостиной или курительной, или на худой конец в ближайшем кафе или ресторации, и дыми, сколько хочешь. А вот на улице… моветон, господа, такого себе даже завсегдатаи плотненских кабаков [22] Плотненские кабаки — здесь имеются в виду трактиры, расположенные на торгу Плотненского конца Хольмграда (так называемой Плотни), местечка, чем-то напоминающего знаменитую московскую Хитровку в реальной истории. не позволяют. А уж они-то и вовсе босяки из босяков.

– Уверен, Виталий Родионыч?

– Надеюсь, Тихомир Храбрович, надеюсь. Но, думаю, для верности, стоит подождать, пока у нашего знакомца закончится рабочий день и он вспомнит русскую речь.

Бережной в ответ гулко хохотнул. Историю моего знакомства с Орсоном, он знал не хуже прочих. Отсмеявшись, Тишила высвистал извозчика, и мы, устроившись в ландо, отправились к стоянке «Варяга», поскольку бить ноги пешком по огромному порту, то и дело уворачиваясь от разнообразных грузов, и плутать среди лабиринтов тюков и ящиков, совсем не хотелось. Проще взять экипаж и объехать портовую зону вокруг.

Как оказалось, мои опасения, касающиеся избирательной памяти господина помощника капитана порта на языки, были беспочвенными. Сегодня господин Орсон должен был править вахту в портовом управлении в ночь, что, естественно, не добавляло ему добродушия, но даже дурное расположение духа не помешало ему заглянуть на «Варяг» перед заступлением на пост. Очевидно, талант Лейфа-повара нашел себе еще одного поклонника, что, право же, неудивительно.

– Герр Старицки, объяснитье мнье, зачьем вам это понадобилос? – выслушав мою просьбу, проговорил помощник капитана порта и недовольно поморщился.

– Видите ли, господин Орсон, я очень не люблю неясности, а этих людишек наш Тихомир Храбрович еще на Руяне заприметил да узнал. Учитывая историю, что поведал мне господин Бережной как о них самих, так и об их «подвигах», я счел необходимым присмотреться к нашим случайным попутчикам.

– Вот как? – Бьорн задумчиво погладил подбородок. – И что же за истории рассказал ваш друг?

– Некрасивые истории, господин Орсон. Очень некрасивые, большего, уж извините, сказать не могу, ибо права такого не имею. А люди те тати и душегубцы. Вот и волнуюсь я, с чего бы нашим дорожкам с ними пересекаться… А ну как они за старое принялись, да к «Варягу» присматриваются?

– То ясно. – Кивнул Бьорн. Ему явно не понравилось, что я не собираюсь распространяться об истории «лазарей» и не желаю рассказывать, откуда их знает Бережной, но вот беспокойство мое Орсон понял. – Вот только одного не пойму, герр Старицки, чем вам лицезрьение этих… татьей, да? Чем оно вам поможет?

– А я их образы сниму да всем членам нашей экспедиции продемонстрирую, чтоб запомнили, да береглись, коли кого похожего увидят, – ответил я.

– Хм. – Орсон на миг задумался, покрутил в ладонях толстопузый бокал для коньяка и, вздохнув, решительно кивнул. – Гут. Хорошо, Виталий Родионович, я понимаю ваше беспокойство и… постараться вам помочь. А сейчас… будтье любезен, одьелите еще толикой этого чудного напитка!

Вечер в салоне «Варяга» прошел уже вполне привычно. Наши высоколобые энтузиасты, отыскав себе очередную головоломку, наполнили помещение гулом спора, Бережной и Грац устроились в креслах в углу, прихватив с собой, для душевности беседы, бутылку так понравившегося Орсону коньяка, Лейф сосредоточенно внимал отцу, а Лада молча устроилась рядом со мной на диване, положив голову мне на плечо. И было что-то уютное и домашнее в воцарившейся в салоне яхты обстановке.

Но как бы ни был приятен и долог вечер, он закончился. Солидные, сияющие надраенной медью часы отбили полночь, и народ потихоньку потянулся к каютам. Разве что Меклен Францевич решил выделиться и вышел через распахнутые стеклянные двери на кормовой балкон яхты… подымить на свежем воздухе перед сном.

Сумрачная, но романтичная немецкая душа нашего «штатного патологоанатома» порой нуждается в лицезрении бескрайнего ночного неба и молчаливом диалоге с подмигивающими звездами. Сам он, разумеется, ни за что в этом не признается, ну да его никто и не заставляет, не так ли?

Утро. Нет, на самом деле, ночь еще не закончилась, более того, часы еще даже не пробили четырех часов, а я уже вынужден был выбраться из-под теплого одеяла. И все из-за того, что пять минут назад на борт «Варяга» буквально взлетел запыхавшийся посыльный и, мешая русские и свейские слова, объяснив вахтенному, что его прислал помощник капитана порта с запиской для владельца яхты, протянул матросу огромный журнал.

Лешко, за очередной какой-то влет оставленный вахтенным на «собаке», расписался в гроссбухе посыльного и тут же отправился будить адресата. Скажу честно, просыпаться в четвертом часу ночи для меня удовольствие невеликое, хотя на «том свете» не такое уж редкое, но вот… расслабился я здесь, что ли?