Александр Зорич - Стальные грозы

Он поглядел на иноземную девушку с печальной снисходительностью терапевта. Надо же, как несправедливо! Такая красотка – и не все вальты в колоде…

Но затем он вспомнил о Растове-младшем. И нахмурился.

– Растова зовут Константин! – добавила девушка.

Тут рядовой Житницкий почувствовал досаду.

В кои-то веки в часть забредает настоящая клонская русалка с глазами-колодцами, бровями-полумесяцами и губами алыми, как маки. Но забредает она не к тебе. А к старшему по званию. Вдобавок – к сыну самого Председателя. Почему одним – все, а другим – ничего?

– Ты что же думаешь, я вот так сейчас возьму – да и вызову тебе целого майора? Да?

Лучась подкупающей наивностью, девушка кивнула. Мол, думаю, да.

– Не вызову, – сказал Житницкий твердо. – Пиши, чего от него хочешь. А я ему вечером передам.

– А если срочно? Мне бы позвонить…

– Об этом и речи быть не может!

В глазах Житницкого на миг сверкнула непреклонность самца, уязвленного в лучших самцовых чувствах.

Малат, а это была, конечно же, она, и вела она общение с Житницким, конечно же, через армейский переводчик последнего, эту непреклонность прочла. И выводы сделала.

Девушка покорно взяла у дневального планшет, чтобы оставить записку.

– Речь идет об одной важной вещи, которую ашвант Растов – мы с ним вместе были в плену у чоругов – случайно оставил, а я подобрала…

Узнав, что девушка вовсе не на свидание к Растову-младшему пришла, а «по делу», Житницкий смягчился.

– Да не переживай ты, все передам… Я б тебе и номер его дал. Да только не положено это. Сегодня после ужина он все узнает.

Девушка рассеянно огладила косы и кивнула. В ее глазах отражалось иссиня-зеленое, высокое, без единого облачка небо Синанджа.

На следующий день Растов встретился с Малат возле входа в парк «Семь добродетелей», как и просила та в своей записке.

Растов не стал спрашивать, какую это вещь он «забыл, находясь в плену у чоругов».

Одного взгляда в ясные глаза Малат ему хватило, чтобы уяснить: никакую.

Парк был в меру тенистым, в меру безлюдным, но притом по-клонски несуразным и милым, с налетом той подкупающей безалаберности, а может, бесхозяйственности, происходящей от неуместной мечтательности, которой напрочь были лишены парки современной Растову России – с четкими ценами на место для продавцов сувениров, шариков и ароматной сладкой ваты, раз и навсегда прочерченными границами развлекательных зон и аллей для катания на арендованных самокатах и низколетах, с эффективным использованием каждого нелысого куста и каждого более-менее фотогеничного дерева…

В Конкордии же процветала эстетическая анархия, неожиданно сильно радующая душу.

Тут – чуть покосившаяся бетонная стела памяти работников Дошанского горно-обогатительного комбината, погибших в какой-то давней аварии, взятая в оправу пожелтелой газонной травы (система полива работала когда хотела, а когда не хотела – не работала).

Там – запертый «на профилактику» тир, с облупившейся краской на железных ставнях, из которого, однако же, доносятся частые хлопки выстрелов из пневматики.

Здесь – бедненькое кафе «Разговор друзей» с изображением двух дымящих пиал на выцветшей вывеске.

К этому-то кафе и потянула Растова Малат, в парке она ориентировалась превосходно…

Кафе было закрыто.

Но зато рядом с ним стоял колесный лоток.

С него усатая клонская тетка продавала страждущим жаренные в рапсовом масле пирожки с бараниной – холодные, но не лишенные гадостного обаяния быстропищи. А еще – сладости, мороженое и питье.

Съесть все это добро можно было на пустующей лавочке напротив.

– Будешь что-нибудь? – для приличия спросил Растов, указывая на открытую витрину, от которой продавщица лениво отгонял мух.

– Буду. Пирожки. И мороженое тоже! – с неожиданным энтузиазмом откликнулась Малат. – Если угостите, конечно.

«Небось денег совсем нет у бедняжки», – сочувственно подумал Растов.

Он купил шесть пирожков. И, поразмыслив, мороженое. Одно. Для нее.

А потом – два гранатовых сока в стаканчиках с крышками и трубочками, чтобы, значит, пить все это дело на ходу.

– Обожаю эти трубочки, – сказала Малат и жадно впилась в свою. – И сок люблю.

Надо сказать, на эту встречу Растов явился бледным, запыхавшимся и каким-то со всех сторон мятым. По сути, он все еще не пришел в себя «после всего».

Малат же напротив – цвела и благоухала. Казалось, ничего «такого» никогда с ней не происходило (лишь царапины и едва начавшие желтеть синяки говорили об обратном).

Все дело было, конечно, в счастливой способности очень молодых женщин рождаться заново каждое утро. В способности, начисто утраченной мужским родом – по неизученным наукой причинам…

В новой, новорожденной Малат теперь было столь много от распустившейся розы, что Растов вообще не сразу узнал ее!

И не узнал бы, не будь в записке сказано точно: «Под часами возле входа. У меня в руках будет папка».

«Надо же, это та самая Малат!» – изумлялся Растов, украдкой разглядывая спутницу.

Ведь он успел привыкнуть к Малат-разбойнице. К чумазой, нечесаной Малат в красной бандане, штанах с накладными карманами и ношеных армейских ботинках. К Малат-инсургентке.

И вдруг – нежная барышня со стыдливой повадкой незаконнорожденной дочери падишаха…

При встрече они осторожно пожали друг другу руки – ладошка у Малат была горячей, выдающей старательно сдерживаемую чувственность.

Растов тотчас вылил на собеседницу ушат своего удивления.

– Слушай, ты така-ая… Я думал, ты всегда брюки носишь.

«Надо же с чего-то разговор начинать! Какая разница, с чего?»

– Раньше в основном брюки носила, да… – через переводчик согласилась Малат, было видно, что она страшно волнуется. – Но после всего этого… Ахура-Мазда дал мне во сне откровение, что пора прекращать мужскую игру… Что война закончилась. И теперь правильно быть женственной.

– Правда?! – не поверил своим ушам Растов.

– Да! Но я и до откровения сама так решила, еще у чоругов. И в этом меня убедили вы… Вы и майор Илютин, он необычайный. – Малат смущенно потупилась.

Растов продолжал изумленно таращиться – оказывается, девчонка и Илютина знает! Впрочем, чему удивляться – после того как конкордианский спецназ доставил их в Синандж, он передал обоих русскому командованию. А командование просто не могло не предоставить Малат в распоряжение ГАБ! На ее счастье – ненадолго…

– Ну, майор Илютин – он знатный педагог, – сказал Растов, тщательно маскируя иронию. – Но я-то чем поспособствовал твоим… переменам?

– Всем вместе… Но больше характером!

– Ну что же…

– Я поняла, вдруг как-то сразу и навсегда, что я ужасно лгу, когда стараюсь во всем быть как мужчина. Раньше я думала, что быть мужчиной удобно… Не нужно мыть посуду, за все отвечать, рожать детей… И потом, раньше я не особенно видела, какие они бывают, эти мужчины. Я училась в школе для девочек, у нас было очень строго… В общем, когда я увидела настоящих мужчин, то поняла, что мне никогда, никогда, как бы я ни старалась, не достигнуть такого уровня… Что бы я ни делала! Никогда я не научусь так стрелять. Никогда не обрету такой реакции. Таких мышц, смелости… А значит – лучше сразу быть женщиной, быть собой. – Малат как-то очень виновато улыбнулась, сверкнув белыми, хотя и чуточку кривыми зубами (Растов давно заметил: редкие клоны захаживали к ортодонту, а многие наверняка даже не подозревали о его существовании!).