Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

Что ж, хорошо! Тогда сделайте человечество всемогущим!

Какова ваша цель?

Вы бог?

Я размышлял примерно сутки. Закончив, постучал в дверь камеры. Ее открыл тот же нервный охранник, который приносил мне еду. Он со страхом воззрился на пистолет, который я держал в руке.

– Привет, – сказал я. – Передайте Карпенко, что я согласен. Мой ответ – «да».

Однажды я встретил калачакра по имени Фидель Гусман. Это было в 1973 году, когда я отправился в Афганистан, чтобы посмотреть на гигантские статуи Будды прежде, чем талибы придут к власти и разрушат их. Я путешествовал с новозеландским паспортом – с ним передвигаться по миру легче, чем с другими, – и планировал за время поездки подтянуть свой пушту. Мне было пятьдесят пять лет, из которых я значительную часть провел в поисках выбитых на камнях посланий членов клуба «Хронос», живших до меня. Одно время для калачакра это было чем-то вроде модной игры – разыскивать шутливые загадки, например из 45 года нашей эры, и, разгадав их, выбивать на том же камне новые. В некоторых случаях участники забавы оставляли в качестве поощрения для будущих игроков где-нибудь неподалеку от каменной плиты с загадкой клады из материалов, не подверженных действию времени, например из золота. Самым роскошным призом, несомненно, стала исчезнувшая картина Леонардо да Винчи, которая была спрятана в запечатанном кувшине с вином под фундаментом часовни, построенной высоко в Альпах в честь святой Анжелики. Местонахождение картины было зашифровано в непристойных стихах. Увлеченный подобными ребусами, я много ездил по миру. Именно по этой причине я и оказался в Афганистане, надеясь обнаружить вблизи высеченных в скале скульптур что-нибудь интересное. Там-то жизнь и свела меня с Фиделем Гусманом.

Его появление было весьма эффектным. Огромный, с бычьей шеей, он сидел на крыше кабины одного из грузовиков, колонна которых, вздымая тучи песка и пыли, въехала в небольшое селение, где я находился. Жители поселка бросились врассыпную, решив, что к ним пожаловали бандиты. Собственно, так оно и было. Я не сделал ни малейшей попытки убежать или спрятаться – светлокожему, непохожему на окружающих людей представителю западной цивилизации с новозеландским паспортом укрыться где-либо было попросту невозможно. Привлекший мое внимание мужчина и его спутники, вооруженные автоматами Калашникова, с удивлением воззрились на меня.

– Эй ты, иди сюда! – крикнул мужчина на плохом урду и жестом приказал мне приблизиться к грузовику, который из-за воздействия палящего солнца давно приобрел неопределенный, белесый цвет. Перегревшийся мотор машины работал с перебоями, из-под капота поднимались струйки пара. Я подошел, пытаясь пересчитать людей, прервавших мое любование окрестностями, и определить их национальность и род занятий. Вывод напрашивался сам собой – передо мной скорее всего была банда наемников, занимавшихся какими-то темными делами. Одеты они были так, как одеваются подавляющее большинство афганцев. Однако у каждого из них была красная бандана, которую все носили на свой лад – одни на голове, другие вокруг шеи, третьи – повязав выше локтя.

– Я вижу, ты нездешний! – проревел мужчина, который явно был предводителем вооруженной группы. На его большом, круглом лице, заросшем густой черной бородой, вдруг появилась улыбка. – Кто ты такой? Ты из ЦРУ?

– Нет, я не из ЦРУ, – устало ответил я. – Я приехал посмотреть на статуи.

– Какие еще статуи?

– На статуи Будды в Бамианской долине, – сказал я, изо всех сил стараясь, чтобы в моем голосе не прозвучали нотки презрения к человеку, демонстрирующему подобное невежество. – Они вырублены в скале.

– Понятно, – зычным басом протянул мужчина. – Я их видел. Ты правильно сделал, что приехал поглядеть на них сейчас – через двадцать лет их уже не будет.

В изумлении я сделал шаг назад и посмотрел на моего собеседника более внимательно. Он снова широко улыбнулся, приложил ладонь ко лбу и сказал:

– Что ж, рад встрече, если только ты не из ЦРУ. – Он соскочил на землю и зашагал прочь.

Я окликнул его, удивляясь собственной храбрости.

– Площадь Тяньаньмэнь, – сказал я.

Гигант резко обернулся и подошел ко мне вплотную. Тело его напряглось, взгляд стал цепким, колючим.

– Черт, – произнес он после долгого молчания. – На китайского шпиона ты тоже непохож.

– Да и вы не очень-то похожи на афганского полевого командира, – заметил я.

– Это потому, что я здесь временно и скоро окажусь где-нибудь в другом месте.

– Где-нибудь конкретно?

– Там, где стреляют. Я и подобные мне – воины, мы всегда оказываемся там, где идет война. Мы только и умеем, что воевать, но зато делаем это хорошо. В нашем ремесле нет ничего плохого – мы ведь не развязываем войны. Они начинаются без нашего участия. Зато с нашим участием они быстрее заканчиваются. Но что может делать здесь пожилой белый мужчина вроде тебя? И почему он ни с того ни с сего произносит название самой большой площади Пекина?

– Просто так. Не знаю, с какой стати я это сказал. Это всего лишь название, которое внезапно пришло мне в голову. Как Чернобыль, например.

Брови Фиделя дрогнули, но ему удалось сохранить на лице улыбку. Хмыкнув, он сделал шаг назад, а потом хлопнул меня по плечу с такой силой, что я едва не упал, и взревел:

– Черт тебя побери со всеми потрохами!

Потом мы вместе обедали. Членам семьи, в жилище которой мы расположились, весьма недвусмысленно объяснили, что у них будут гости. Правда, большую часть продуктов люди Фиделя привезли с собой. Мать семейства, стоя в дверном проеме, внимательно наблюдала за нами из-под голубоватой паранджи, опасаясь, как бы мы не разбили какой-нибудь из ее драгоценных горшков.

– Я родился в сороковых годах двадцатого века, – рассказывал Фидель, отрывая крепкими зубами куски мяса от бараньей ноги, – и это очень плохо, потому что я пропустил много войн, в которых мне хотелось бы поучаствовать. Обычно мне удается повоевать в заливе Свиней – ну и, конечно, во Вьетнаме. В Африке мне тоже довелось немало поработать, но там все часто сводится к запугиванию местного населения, а мне такие вещи не очень-то по вкусу. Я не какой-нибудь психопат, которому нравится убивать женщин и детишек. Дело воина – воевать. Похоже, сейчас завязывается хорошая заварушка между Ираком и Ираном. Я и на Балканах повоевал, но там тоже главным правилом было «стреляй в гражданских, прячься от танков». А я профессионал. На черта мне это надо?

– Значит, в большинстве ваших жизней вы – солдат? – спросил я.

– Да, – кивнул Фидель и откусил от бараньей ноги еще кусок. – И отец мой тоже был солдатом. Наверное, это его влияние. Я вырос на Окинаве, а люди там особенные – у них словно какой-то стальной стержень внутри. Ну да, я член клуба «Хронос», плачу взносы и все такое. Но я не могу сидеть и бездельничать, как многие из наших. Секс и политика – их любимые развлечения – мне неинтересны. Ты меня понимаешь?