Клэр Норт - Пятнадцать жизней Гарри Огаста

В моей четырнадцатой жизни я побывал там, где прошло мое детство. Это произошло после того, как Винсент женился на Дженни. Разумеется, не сразу. В течение шести или семи месяцев после свадьбы я довольно много общался с молодоженами, смеясь их шуткам и со снисходительной улыбкой наблюдая за их взаимными проявлениями нежности. И лишь после этого сообщил Винсенту, что мне нужно ненадолго слетать в Англию. Винсент предложил оплатить мою поездку – к тому времени его участие в моих расходах стало привычным для нас обоих, – но я вежливо отказался, пояснив, что речь идет о сугубо личном деле. Когда я вышел из здания лондонского аэропорта, следом за мной на железнодорожный вокзал проследовали двое мужчин, явно старавшихся не попадаться мне на глаза. Сбросить «хвост» таким образом, чтобы преследователи не заподозрили, что вы избавились от слежки осознанно, – непростое дело, но мой опыт работы в качестве агента спецслужб позволил мне решить эту задачу, ни разу не ускорив шага. К тому моменту, когда я сел в поезд, идущий в Берик-на-Твид, я был уверен, что преследователи потеряли меня из виду.

Патрик к тому времени уже умер. Рори Халн, Констанс, Александра – все они тоже отправились в мир иной. Усадьбу купил человек, который сделал состояние на ввозе в Британию героина из Золотого треугольника и теперь старательно играл роль английского джентльмена, предпочитающего жить за городом, большого любителя собак. Позади дома он соорудил огромный бассейн, выложенный белой плиткой. Большинство старых деревьев спилили. Там, где когда-то стеной стояли древесные стволы, теперь были высажены кусты, и из их мясистых листьев садовник сформировал фигуры животных и людей. Постучавшись в дом, я попросил разрешения прогуляться по территории усадьбы, пояснив, что когда-то давно работал здесь. Ушедший на покой наркодилер пришел в восторг – ведь перед ним было живое свидетельство того, что он приобрел не просто дом, а усадьбу с историей, – и вызвался меня проводить. Он с гордостью продемонстрировал мне все усовершенствования и сообщил, что теперь в каждой комнате есть телевизор. Когда мы пришли к старому коттеджу, в котором когда-то жил Патрик, оказалось, что он почти не виден из-за разросшихся ивовых деревьев. Внутри еще осталась кое-какая мебель – старый стол, кровать без матраца. Все более или менее ценные вещи исчезли. Присев на траву среди кустов ежевики, я попытался представить себе разговор, который мог бы состояться между мной и Патриком, если бы он был жив. Наверное, он устроился бы по одну сторону камина, а я – по другую. Скорее всего мы бы долго молчали, а потом наконец сказал бы: «Я знаю, что ты мне не отец».

Подумав немного, я негромко произнес вслух небольшой монолог:

– Я знаю, что формально ты мне не отец. Но ты был им – в отличие от моего биологического отца. Ты принял меня в свою семью, хотя тебе это было совершенно ни к чему, и ни разу не попрекнул меня тем, что я – не твой родной сын. Ты мог бы вышвырнуть меня вон из своего дома, мог сделать мою жизнь невыносимой – но не сделал этого. И именно поэтому, а не только потому, что ты не отказывал мне в куске хлеба и в тепле очага, я считаю тебя отцом.

Вероятно, будь Патрик жив, я сказал бы ему что-то в этом роде – если бы только у меня хватило решимости заговорить.

Что ж, подумал я, сделаю это в другой жизни.

В 1983 году первая Международная космическая станция, объятая пламенем, рухнула на землю. Разумеется, весь ее экипаж погиб. Это трагическое происшествие стало тяжелым ударом по репутации многих представителей науки. В том же году десятки тысяч человек погибли на Мальдивах и в Бангладеш в результате цунами и небывало сильных летних наводнений. Температура океанской воды вблизи Северного и Южного полюсов планеты заметно повысилась. Теперь уже даже самым рьяным поборникам технического прогресса стало ясно, что бурное развитие новых технологий приносит человечеству больше вреда, чем пользы. Мне же было очевидно, что предсказание Кристы, сделанное ею сотни лет назад в больничной палате берлинской клиники, сбывается.

Мир приближался к концу. Это был естественный процесс, но он явно ускорялся, и причиной были действия Винсента. Я выдержал последнее испытание, убедив его, что моя прежняя память, аккумулировавшая события первых моих тринадцати жизней, больше не существует. Однако он не посвящал меня в свою деятельность, убивавшую все вокруг. Возможно, с иронией думал я, из-за уверенности, что моей прежней памяти больше не существует, он пришел к выводу, что я больше не могу быть ему полезным в его исследованиях.

Тем не менее он приблизил меня к себе, резко подняв уровень моего благосостояния. Со временем я оставил работу в журнале и превратился в мальчика на побегушках, собирая для Винсента материалы по самой разнообразной тематике, выступая в роли его советника в бытовых вопросах, а нередко и личного секретаря. Сам он называл меня «мой госсекретарь».

Я летал по стране, встречаясь с людьми, в которых он собирался вложить деньги, чтобы привлечь на свою сторону, беседовал с сенаторами, умасливал ученых, чья работа вызывала у него интерес, а подчас даже избавлял его от необходимости платить штрафы за неправильную парковку в центре города. Винсент, как мне казалось, ценил мою работу и с уважением относился к моему мнению, отказываясь от проектов, которые казались мне бесперспективными, и активно разрабатывая те, которые я считал интересными. Иногда мне поручали даже кое-какую исследовательскую работу. К 1983 году, когда на рынке стали появляться технологии, подобных которым я не видел даже в 2003-м, я по поручению Винсента самым активным образом занялся изучением всего нового, стараясь вычленить наиболее многообещающие разработки. Дженни была центром притяжения на всех организуемых Винсентом общественных мероприятиях и вечеринках. Я тщательно скрывал свои чувства, но она, должно быть, все же стала о чем-то догадываться. Как-то раз, когда Винсент отлучился на кухню за очередной бутылкой вина, она наклонилась ко мне через обеденный стол и сказала:

– Гарри, я хочу кое-что понять. Скажите, я вам нравлюсь?

От ее слов у меня по спине побежали мурашки.

– П-почему вы меня об этом спрашиваете? – пробормотал я.

– Пожалуйста, ответьте мне. И побыстрее.

– Да, – признался я. – Вы мне нравитесь. Я… вы всегда мне нравились, Дженни.

– Что ж, тогда ладно, – тихо сказала она.

На этом разговор закончился.

В 1985 году я стал ощущать боль и тяжесть в ногах. В течение нескольких недель я старался не обращать на это внимания, но затем все же решил обратиться в клинику. В результате мне поставили ставший уже привычным диагноз – множественная миелома. Женщина-врач, проводившая осмотр и оценивавшая результаты анализов, вызывала у меня уважение: настолько осторожно и деликатно обрисовала она мне мое положение. Вынесенный ею вердикт заключался в том, что я должен быть готов к долгой и тяжелой борьбе с болезнью. На деле же это означало то, что я знал и без нее: я скоро умру. Меня так тронула ее чуткость, что, прощаясь, я пожал ей руку и отпустил комплимент по поводу ее внешности. Это так ее смутило, что она даже слегка покраснела.