Александр Афанасьев - Время нашей беды

Я несколько… удивился.

– Константин Леонидович… вы серьезно?

– Нет, шучу, б… Нам выделили квоты, надо их заполнять. Ты был одним из претендентов… теперь извини.

Я пожал плечами.

– Никогда не представлял себя замминистра.

– А зря. Надо представлять… если хочешь добиться.

Мне вдруг вспомнилось… этот долбаный промозглый февраль, кафе и мы с Вадосом. Вспомнился его горячечный блеск в глазах и быстрые, радостные слова: «Ты знаешь, какую мне должность пообещали?»

Это было ровно за пару минут до того, как его убил снайпер и он умер у меня на руках. Россия не Украина. Украинский сценарий не прошел, и кто был никем, тот никем и остался. И хорошо, если при этом остался еще и в живых. Зачем убили Вадоса? А просто так – ради дестабилизации обстановки. Тот же снайпер, убив Вадоса, открыл огонь по бойцам Национальной гвардии.

Мы всегда были очень разными. Вадос был легким на подъем, ему было очень легко нравиться женщинам, он был скорее человеком настроения, порыва. Я был более хозяйственным и обстоятельным, я не умел отдыхать, даже если делал в компании вид, что мне весело. Пока мы работали вместе, мы дополняли друг друга.

Теперь…

– Ладно, хрен с ним, – сказал Ющук, – проблема эта решится… рано или поздно. Пока тебе и помощника депутата хватит. О бизнесе думал?

– Думал.

– А надо не думать. Делать надо. Открывай фирмы.

– Специализация?

– Одна консалтинг. Одна стройки. И еще открой охранное агентство. Обязательно с лицухой [29] и всем прочим.

– Понял.

– Да ни хрена ты не понял, Сань, – зло сказал Ющук, – мы тебя хотели на экономическую преступность сажать. Там выручка – до миллиона в день доходит. Блин, сказал бы ты раньше про ту судимость, порешали бы чего. Я лично на тебя надеялся…

Ага, потому что если на это место идет его ставленник, то и деньги передаются через него. И понятно, что часть прилипает к рукам.

Ну и кто сказал, что в России что‑то изменилось? Я вообще сомневаюсь, что что‑то тут можно изменить…

– Пойдем. Можно вместе.

– Постойте, – сказал я, – вы по Татарстану – в курсе? Я был там.

Ющук скривился.

– В курсе.

– Там уже таможня стоит.

– Знаю. Очередную кормушку придумали. Не переживай, разрулим. Фуфло это все. Просто если взбаламутить как следует воду – то наверх обязательно поднимается все дерьмо. Идет борьба за доли, как всегда. Сколько федеральному центру и сколько регионам. Разрулим… на край кинем им долю в НДС и разрулим.

В этот момент я понял, что Ющук ничего не знает. И не хочет знать. И понял, почему неверующему бессмысленно рассказывать про религию, он не поймет. Ющук, несмотря на молодость, ветеран московской политики, просто не понимает, о чем идет речь. Он никогда не участвовал в молодежных движениях, не выходил на площадь с протестами, никогда ничем не горел и никому не верил. Из МГИМО, который он окончил, он сразу пошел в кабинеты и начал подниматься наверх, переходя из кабинета в кабинет. Да, он неплохой политтехнолог и знаток человеческих душ явно выше среднего. Но он не верит, потому что не способен верить в принципе. И он не способен понять, как толпа или, может, даже народ способен поверить и пойти. по‑настоящему поверить, а не быть собранным на площади рок‑концертом и потом подогретым организаторами. Он вообще не оставляет народу право на субъектность, думая, что народ – это глина в руках гончара: что надо, то и вылепим, хоть медведя, хоть двуглавого орла, хоть украинского сокола‑тризуба, хоть кого.

А это ошибка. И на Украине мы повелись на эту ошибку, и в четвертом году, и в четырнадцатом. И в Грузии.

Только вот теперь это происходит в самом центре России, в стратегически важном Поволжье. А мы по‑прежнему ничего не понимаем. И не готовы.

Ни к чему…

Вечером был большой гала‑концерт на Красной площади, посвященный Дню Конституции России…

Нас снова пригласили… руководство партией вообще стояло на главной трибуне вместе с Бельским и его соратничками. Нам выделили места похуже, на гостевой, но все равно выделили. Стоя на гостевой, смотря на молодежь, размахивающую триколорами, и «чувствуя толпу» – я мрачно думал…

Когда мы потеряли сами себя? Я вспоминаю последние годы жизни СССР, тогда я ходил на парады, первомайский и октябрьский. Первое мая и седьмое ноября. Интересно, люди тогда хоть что‑то чувствовали? Или просто отбывали давно введенный и уже потерявший смысл политический ритуал под названием «единство партии и народа»?

Есть только один праздник, который действительно сплачивает и в происхождении которого никто не сомневается, – это День Победы. Но неужели это единственный день, когда мы вместе?

И почему мы празднуем именно двенадцатое июня?

Если вы посмотрите «Википедию» – то узнаете, что в этот день была принята декларация о государственном суверенитете Российской Федерации, тогда РСФСР, и в этот же день Борис Ельцин был избран первым президентом России. Тот самый Борис Ельцин, который вверг страну в проклятые девяностые, много пил и вообще является одним из трех разрушителей СССР наряду с Кравчуком и Шушкевичем.

Извините, но вам не кажется, что это шиза?

Давайте или крестик снимем, или трусы наденем, право слово. Мы боремся с сепаратизмом – и одновременно отмечаем как главный государственный праздник день проявления собственного сепаратизма. Ибо если бы РСФСР не заявил о своем государственном суверенитете – скорее всего, СССР остался бы, может, в усеченном виде, но остался бы.

Так что мы празднуем? Или не празднуем? И это для нас еще один выходной – своеобразная форма социальной взятки власти обществу?

Мы вообще понимаем, что такое Россия? Не думаю. Россия – это мини‑СССР. И чтобы понять, что такое Россия, надо понять, что произошло с СССР в 1991 году. Мы ради чего тогда разводились? Ради того, чтобы жрать сытно? Ну, получилось у некоторых – Прибалтика, вступившая в ЕС и НАТО и ставшая поставщиком европейских гастарбайтеров, Беларусь, Азербайджан за счет нефти, возможно, еще Казахстан и Туркменистан – за счет газа. Все остальные, во главе с Украиной, жестоко обломались.

Так ведь и сейчас – для того чтобы жить сытнее, надо… распустить Россию. Потому что все прекрасно понимают, Запад не готов вести дела с Россией из принципиальных соображений, но готов принять в свой состав то скопище мелких национальных государств, которое образуется на ее обломках, плюс Россию времен до Ивана Грозного – до Волги. Мы слишком велики и слишком неудобны для всего мира, нас априори боятся. А с теми, кого боятся, дел не имеют.

И понятно, что первые, кто побежит на выход, получат массу ништяков от Запада. Как получила их Польша. Если кому надо – поищите материал. Польша до падения соцлагеря была крупнейшим должником, но после, когда они не только активно способствовали развалу соцлагеря – но и дали ясный сигнал «я свой!» – им не только списали долги, но и выделили огромную помощь, превышавшую пятьдесят миллиардов тогдашних (!) долларов [30]. Несмотря на то что денег сейчас в загашнике не так много – первым сбежавшим, конечно, помогут. И назовут демократией, и закроют глаза даже на совсем не демократическое обращение с русскими.