Дмитрий Леоненко - Кементарийская орбита

Старый изношенный корпус трещал и скрипел, прогибаясь, когда маневровые двигатели выплевывали плазму в прерывистом, нештатном ритме, пытаясь выправить ориентацию «Семени». Ледяные и каменные обломки порой проносились в каких-то тысячах километров от корабля, но звездолет держался. Ульмо нависал над (или под) кораблем огромным диском. К счастью для команды и колонистов, газовый гигант не обладал настолько мощным магнитным полем, как третья планета. И без того «Семя» чиркнуло по краешку радиационных поясов. С восторженным воплем планетолог отправил в пучины Ульмо два из своих зондов, третий вывел на высокую ульмопролетную орбиту – заодно избавив корабль от небольшой части массы.

Коротко полыхнув маршевыми двигателями, звездолет обогнал газовый гигант, разминувшись с ним всего лишь на пятьсот тысяч километров. Гравитация огромной планеты долго не хотела отпускать корабль, но скорость, накопленная в межзвездном перелете, была слишком велика. Ульмо остался за кормой, лишь на неизмеримую долю секунды замедлив свой бег вокруг желтой звезды.

А для «Семени» падение скорости было весьма ощутимо. Маневр увеличил продолжительность полета, но Хейм предпочел долгую голодовку превращению «Семени» в мавзолей. Вновь включились двигатели Дильковского. Крохотная стальная звездочка медленно, но верно сокращала расстояние между четвертой и третьей планетами.

Мю Жертвенника выросла почти до размеров покинутого Солнца. Синяя точка Илуватара по левому борту неторопливо увеличивалась, настигая корабль. Стала пятнышком, полудиском, узким полосатым серпом в звездном небе. Спутники были различимы даже без приборов – в виде крохотных звездочек. Все чаще взгляды Хейма и его людей обращались к одной из них – голубоватой, гостеприимной, дружелюбной.

«Звездное семя» пронеслось мимо третьего спутника – льдистого шара с жидкой атмосферой из углекислого газа с примесью метана и водорода, с водным океаном, плещущимся на дне многокилометровой глубины трещин, изрезавших ледяную кору. Вопрос о наличии жизни в этом океане предыдущему посланцу Земли решить не удалось, и Хейм пожертвовал еще одним зондом, выведенным на орбиту спутника. Увы, оснащение «Семени», несмотря на все негодование планетолога, не позволяло довести лендер до дна трещин. Корабль описал дугу вокруг Нэссы и лег на курс, наконец-то ведущий его к цели.

Посередине звездного мрака голубая звезда все росла. Стали различимы очертания континентов и океанов. Радио- и лазерный контакт с форвардом поддерживался в реальном времени, хотя изъеденный микрометеоритами аппарат на высокой орбите давно не сообщал экспедиции ничего нового.

Спустя четыреста девяносто семь лет, восемь месяцев, три дня, четыре часа, десять минут и три секунды по бортовому времени после старта межзвездный колонизационный корабль «Звездное семя» завершил торможение, успешно финишировав в системе HD 160691 и выйдя на орбиту над экватором Кементари на высоте сорока одной тысячи трехсот километров.

Первичная сингулярность уютно свернулась в лишенной протяженности пустоте. Лишенный продолжительности промежуток она дремала, потом лениво потянулась и сверкнула Большим Взрывом, распушившись пространственно-временными измерениями.

Выплавились фундаментальные взаимодействия. Раскинулись материя с антиматерией, возникли атомы, собрались в молекулы, звезды и галактики. Посияли немного, потемнели. Темная энергия разорвала галактики и атомы, протоны рассыпались, и последовал короткий спокойный промежуток энтропии.

И Большой Взрыв вновь ударил в виски.

– Ауыгхх… – попытался сообщить я пространству. Пространство было зеленым, желтым и фиолетовым и не имело четкой формы. Сердце билось почему-то в районе горла, наверно, хотело выбраться наружу. В желудке образовалась черная дыра, а под черепной коробкой регулярно взрывались маленькие атомные бомбы.

– В сознании, – заметил кто-то равнодушно.

«Замолчи», – подумал я.

– Показатели? – переспросил второй мучитель. Его слова били в виски, будто обух топора. Пальцы на руках и ногах кто-то долго и упорно зажимал в столярные тиски.

– Норма. Классический постанабиотический синдром, хорошая ЭЭГ. Наркоз?

– Ага. Физраствор с глюкозой, АТ-114 внутривенно, ну да сам знаешь.

Одно из фиолетовых пятен передвинулось. Чем-то щелкнуло, и я с благодарностью уплыл обратно в беззвучную черноту.

Не знаю, сколько прошло времени. Когда я открыл глаза во второй раз, то увидел за прозрачной панелью медкапсулы тусклую красноватую тьму, в которой мелькали огоньки диодов. Голову и конечности что-то мягко удерживало.

Голова все еще болела, но не с такой термоядерной силой. И жутко хотелось есть.

– Эй, – произнес я шепотом. Откашлялся. Повторил громче.

За панелью мелькнул белый халат орбмедовца. Над прозрачным пластиком склонилось темнокожее исхудавшее женское лицо. Налысо выбритую перед консервацией голову прикрывал светлый капюшон.

– С пробуждением, колон, – произнесла женщина. – Как самочувствие?

– Болит голова и очень хочется есть. Мы… перелет закончен?

– Закончен успешно, – уверила меня орбмедик. Ее голос был хорошо различим благодаря каким-то встроенным динамикам. – Вы благополучно вышли из анабиоза, соматические повреждения незначительны, генетические, насколько я вижу, тоже. Несколько часов – и вы будете на ногах.

– А ребята? Крапивник, Рыжая, Геккон? Что с Ланцеей?

– Ничего не могу сказать по их поводу, – медик помотала головой. – Хорошо, что у вас сохранилась долговременная память. Лучше поешьте.

Сбоку выдвинулась гибкая трубка, наконечник ткнулся мне в губы. Я приоткрыл рот, стал сосать теплую солоноватую жидкость. Еда была совершенно безвкусной, но это был мой первый обед за последние пятьсот лет.

Стоило трубке убраться, и грызущее меня беспокойство вернулось с новой силой.

– Опермед, – позвал я все еще хриплым голосом.

– В данный момент значусь оперспейсером Карой, – ответили мне. – Я слушаю.

– Кара, так что с нашей группой? Вы можете запросить, успешно ли они выведены из консервации?

– Не могу, – ответила Кара. – Видите ли, мы не выводили из нее почти никого из колонистов.

– То есть? – я попытался привстать, забыв о фиксаторах.

– Мы две недели назад вышли на орбиту. Пока производится расконсервация только исследовательских групп.

Наверно, мое лицо выразило недоумение, потому что Кара пустилась в объяснения:

– Неудачный вывод с первой группой. Анабиотическая кома у двоих разведчиков. Когда я доложила капитану, он распорядился разбудить вас. Причины я не знаю.

– Это какая-то ошибка, – проговорил я. – Я не разведчик, я колонист и агроном. Шестая сельскохозяйственная группа.