Дмитрий Леоненко - Кементарийская орбита

Правда, несколько тесноватое. Но и нам было не привыкать, и масколон Вэнь клятвенно пообещала, что с постройкой дополнительных зданий часть колонов переселят в них, а комнаты оставшихся объединят по две. Ланцея мрачно, как всегда, посулила новые стычки из-за передела жилых площадей. Замотавшись на стройке, я не особо внимательно к ней прислушался.

Нормальная строительная самоходка типа секундовского «Акко-М744» справилась бы с этой работой за десять минут. У нас уходило на возведение одного корпуса полдня напряженного труда.

Вот только секундовская машина весила, как половина нашего тракторного парка. И даже в разобранном виде заняла бы отдельный модуль. А еще десять понадобились бы, чтобы спустить на грунт цех по ее обслуживанию и ремонту.

Красная кирпичная пыль запорошила волосы и скрипела на зубах. Я передал очередную партию кирпичей в протянутые лапы тележки, та ловко уложила их себе на спину, слегка просев под увеличившимся грузом. Дрон понятливо пискнул и покатился в сторону возводимого здания.

Грузовая платформа трактора опустела. Я щелкнул по панели, давая тому команду на возвращение. Машина загудела, предупреждая о начале движения, неуклюже развернулась и поползла обратно в сторону карьеров. Я проводил трактор взглядом и вслед за тележкой двинулся к стройке.

Стены будущего элеватора постепенно росли. Крапивник и Геккон мешали раствор в большом чане, еще половина группы сообща с Два-Строй клали кладку. Фундамент здания мы залили на прошлой неделе.

Работа спорилась. Прочные стены в четыре кирпича с железобетонными перемычками, согласно расчетам, должны были выдержать любой ураган, которым порадует нас Срединный океан. Оконные проемы предусматривали размещение прочных металлических ставен.

Работа оживилась. Масколон Два-Строй внимательно оглядел работу своих подчиненных, сплюнул на землю и с применением специфических выражений родного дойчфра и чужого японского поинтересовался, где вентиляционная отдушина, которая, согласно чертежу, должна была находиться посередине только что возведенной стенки.

Мы с интересом выслушали тираду, стараясь запомнить особо красочные комбинации шипящих согласных. Когда секундант закончил свой монолог и со скрежетом зубовным распорядился «сделать вид, что так и было задумано», Элгарий и Мигель незаметно нарисовались у него за спиной.

– Кхм, – австралиец кашлянул.

Масколон обернулся.

– Какого черта вам нужно? – на самом деле, конечно, фраза звучала несколько грубее.

– Я прошу прощения за вмешательство, масколон, – произнес Элгарий, – но мы бы все-таки настаивали на размещении вентиляции согласно типовой схеме. Или вы с галлоязычных территорий?

– С чего вдруг? – лицо секунданта выражало непонимание.

– Говорят, древние французы употребляли в пищу сыр с плесенью, – пояснил Элгарий. – Вот я и подумал – может, вы и хлеб надеетесь печь из заплесневевшего зерна?

Мы заржали. Кто-то из подчиненных масколона тихо хихикнул.

– Колон, вам больше нечем заняться, кроме как стоять у меня над душой? – буркнул стройсекционщик.

– Как вам будет угодно, масколон, – Элгарий склонил голову. – Если вы считаете, что этот вопрос достаточно важен, чтобы передать его в компетенцию госпожи Вэнь – на ваше усмотрение.

Масколон снова сплюнул.

– Ломайте стенку, schwachsinnen! – велел он рабочим.

Работа опять сделалась унылой. Сиречь, проходившей в нормальном ритме. И такой и оставалась до самого вечера – когда элеватор из фундамента с подвалами превратился в начавшую обретать контуры постройку. Кей-восточнее рядом с диспетчерской поднималась стройка века – три ветряка, которые должны были покончить с вечерним сумраком.

Дружной толпой Шесть-Агро направилась в наш скромный трапезный зал. Последние недели ужин не нарушался никакими чрезвычайными проишествиями и катастрофами. Колония сообща трудилась над возведением новых зданий и заботилась о посадках, модули садились безаварийно, в космосе тоже все было благополучно – системы «Семени» и спутники работали без особых сбоев. Ну, не считая нашей не такой уж маленькой проблемы с пчелами и стрекозами.

Неясной оставалась лишь ситуация с исчезнувшими без следа скрипти. Разумеется, Совет не докладывал нам о том, как продвигается розыск, ограничиваясь скупыми коммюнике, но слухи распостранялись. Украденная скрипти машина вернулась на аэродром, который теперь круглосуточно охранялся парой безов. Кольцевик был найден спутниками в южных предгорьях, у истоков Мэнханя, с отключенными мозгами и стертым маршрутом полета. Безы прочесали район, но безрезультатно – одному Сочинителю было известно, где скрипти покинули кольцевик, прежде чем на автопилоте направить его подальше от места своей настоящей высадки.

Так или иначе, Совет снял наложенный по запальчивости запрет на оставление периметра, лишь запретив делать это без айдима. Среди нас, впрочем, и не было желающих бродить по просторам Кементари без средства связи. Рабочим на дальних полях также разрешили брать с собой ружья.

В столовке стоял аппетитный запах, рассаживались по столам колонисты. Ланцея запоздала к ужину, и я взял порцию на двоих, зарезервировав ей место за столом Шесть-Агро, у правой стены под большим настенным календарем.

Календарь был нововведением. После недолгих дебатов Совет отказался от земного летосчисления по корабельному времени, и колония перешла на разработанное с учетом орбитального вращения Кементари летосчисление. Так что на дворе у нас теперь стояло не двадцать третье декабря три тысячи двести пятьдесят шестого года от Рождества Христова, а сороковое число первого эру первого года Высадки. Иные из колонистов поворчали по поводу внезапно отмененного Нового года, но большинство этого даже не заметило. Да и странно было бы устраивать еще один праздник ввиду широкого фронта работ.

Основным предметом спора было не новогоднее празднество, а желание астрономов привязать годовое деление к орбитальным циклам Кементари. В качестве аргумента они приводили возможность отсчета времени по прибывающему и убывающему диску гигантской планеты. Артигас возражал, что орбитальное вращение нашей планеты никак не совпадает ровно с движением Илуватара со спутниками вокруг Мюары, и намекал, что привязка календаря к посевной и сбору урожая куда важнее, чем к небесным телам.

В итоге остановились на промежуточном варианте. Кементарийский год был разбит на пять эру продолжительностью в девяносто семь суток и дополнительный месяц длиной в пятьдесят шесть суток. Каждое эру делилось на двенадцать недель-восьмидневок, с семью рабочими и одним (теоретически, в далеком светлом будущем) выходным днем, месяц делился на восемь недель соответственно, и еще один день добавлялся к месяцу каждый нечетный год, компенсируя недостающие полдня, что набегали ежегодно. Сутки без затей делились на двадцать восемь часов и тридцатичетырехминутный недочас-компенсатор.