Фарход Хабибов - Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!

На танке гораздо быстрее, чем пешком, и более внушительно, с наибольшим уважением (попробуй не уважай меня, если я на танке, а ты пешком) мы вторглись в кучку немецкого транспорта. Немчура, видимо, оставила свои тачки здесь под охраной и сами рванули в лес, раздавив два или три грузовика, попортив пейзаж, постреляв из пулемета охрану, мы полетели дальше к лагерю. Я еще через люк добавил сперва гранату в немецкую кучку, устроившую тусняк за «опельком», потом весь магазин туда же, скажем, не контрольный выстрел, а контрольный магазин. И тут вижу, что немцы залегли вокруг лагеря и пуляют туда, кричу приказ Ваське:

– Васек, влево пятьдесят метров и оттуда поворот снова влево.

Васек выжимает мощь из нашего железного мастодонта. Акмурзин пуляет из курсового по немцам, башкирец [316]добрался до халявных патронов. Само собой, немцы в афиге, полный аут у них, подправляю курс нашего сухопутного дредноута. А Васек давит немцев по-живому, те, вскакивая, пытаются бежать, но Акмурзин не дает, да и с базы отвечают немецким МГ. Продолжая хардкор, мчимся вперед, немцы чувствуют себя цыплятами против кабана, а еще Акмурзин перекрестил очередью какого-то майора, это вызвало отпад. Абдиевские броневики тоже взялись, как говорится, откуда ни возьмись, и тоже добавили жара (по бортовым номерам броневиков понимаю, что самого Абдиева тут нет). Послышалось многоголосое «ура», пехота рванула в штыковую атаку на деморализованных питомцев Гитлера, довершая разгром.

Командую Ваське, чтобы он разворачивался, нам надо назад, чтоб ни один немец не вырвался из капкана. Никифоров лихо развернулся и втопил педаль газа (ну или что там), танк понесся в обратный путь, по пути делая из панически бегущих немцев натюрморты (или барельефы?), тогда уж страйк. Наконец перегнав (местами перестреляв) немчиков, лихо разворачиваемся на дороге (а что, танк разворачивается практически на месте, это вам не «Газель») и ждем, рядом появляются броневики, и оба синхронно разворачиваются по бокам нашей махины. Останавливаются в метрах 40–50, один само собой справа, другой слева, прочесывая изредка отходной путь немцев пулеметами. Те, увидев технику, по-моему, притаились, уже темнеет, а жить хочется всем (даже членам НСДАП). Грянуло «ура», и, стрекоча автоматами, пулеметами, трескуче раскалывая вечер залпами винтовок и карабинов, на немцев рванули наши пехотинцы, ну и те, конечно же, отвечают.

Бой догорает, раздаются последние выстрелы, местами бойцы работают штыками, докалывая из милосердия зольдатиков, мы же их к нам не звали. Затем начинается зачистка остальных окрестностей, и постепенно на волю выводятся из захованок последние немчурбасы. Всех собирают в кучу, один из них капитан, то есть гауптман, он дрожит, не ожидал юберменш [317], что его войско какие-то унтерменши раскатали и грубо отымели, скашиваю глаза и понимаю, почему дрожит немец. Рядом стоит Йигитали и чистит пучком травы какой-то страшенный клинок. Такое ощущение, что у этого оружия папа был ятаганом [318], а маму звали катаной [319]. Ах да, еще у катаны и любовник был, которого серпом звали (а может, вовсе молотом).

У рыцарей был нож милосердия (мизерикордом по-моему обзывался), или как там его называли, ну такое перо, которым побежденного рыцаря (приколитесь во имя милосердия) закалывали как свинью.

Вот и Йигитали, оказывается, техническим гениям Прибылова заказал это уродливое до невозможности и страшное до обсикания оружие, которым чингисханозаменитель и проявлял «милосердие» по отношению к новоявленным господам советского народа. От вида данного мутанта в славном роду красавцев племени холодного оружия, немец потерял и контроль, и адекватность. С другой стороны фашиста стоит экс-скинхед и держит в руках вполне боеспособный МП-38/40 (где он взял его, а?).

– Ихь бин коммунист, ихь либе Тельман, – или еще что-то в данном ключе, хрюкнул немчура.

Всего собралось пять легкораненых и одиннадцать вообще ни разу не раненных немца, остальные оказались тяжело раненными, и потому к ним мы проявили «милосердие». Затем Йигитали легко, дистанционными взмахами своего (короче, я не знаю, как это назвать) оружия погнал пленных на базу. За ними потянулись и остальные. Причем наиболее непримиримым выглядел как раз секинхедик бывший, ну тот, что из будущего.

На базе меня встречают командиры комполка Ахундов, комполка Топорков, само собой Онищук, да и остальная братия, ну и, сверкая, как алмаз, всеми гранями и выпуклостями, товарищ начтыл, кстати, теперь командир роты тылового обеспечения ДОН-16 Машкова Мария. Меня встречают объятиями все, и даже Маша, само собой просят рассказать, и я рассказываю, что со мной было. Рядом стоят бойцы, пришедшие со мной, посмотрев на них, я вспоминаю, что с нами пришел Васек, младший Никифоров.

– Братцы, а где Еремей – Летучий Змей, где наш бывший истребитель, чудесным образом преобразившийся в бомбера-пикировщика? Тут мы в лесу его брательника нашли, он не ест да не пьет, все братка просит [320].

Один из бойцов рванул на аэродром, за новообращенным пикировщиком. С нападением немцев все летуны, техсостав и взвод охраны упорхнули туда. Еще минут десять, и навстречу нам летит Еремушка, вначале он, видимо, не видит Ваську и лезет обниматься ко мне.

– Старший лейтенант Никифоров, я тебе из лесу гостинец притаранил, посмотри, сзади бойца пограничника видишь?

– Васька-а-а-а-а, – и все, индийские сериалы завидуют, братцы в экстазе, остальные тоже, телепередача «Жди меня» не курит нервно в сторонке, а давно поперхнулась на фиг сигаретой.

– Ну что, браток, поговорим, – оборачиваюсь, а сзади Елисеев стоит.

– Ну давай, «кровавая гэбня», поговорим, – говорю, обнимая и прижимая его к себе.

Все расходятся, Маше делаю знак, иди, мол, ща приду, и поворачиваюсь к Елисееву:

– Ну, говори, о чем ты хотел со мной покалякать?

– Начнем с нападения немцев при отправке самолета, тебе это не показалось подозрительным, ведь все-таки была ночь, а противник по ночам в лесах не гуляет.

– Ты хочешь сказать, что это измена?

– Да, конечно, тем более нами выявлен агент Абвера, который и донес об отправке особо важных персон в тыл.

– И кто это?

– Красноармеец Онуфриев, на деле Ойген Нойвиль, причем эта сука была в ваших рядах с самого начала ДОН-16, просто у него не было канала связи. Так вот, с освобожденными из лагеря военнопленными, ну до твоего вояжа в ДОТ, прибыл сержант Востриченко, эта гнида тоже оказывается никакой не Востриченко, а унтер-офицер Абвера Евген Тютюник. И этого Абвер уже целенаправленно заслал к нам, внедрили в состав пленных. Они друг друга в лицо знали (правда, случайно), тут сволочи встретились, вот они и начали с того, что решили обезглавить ДОН, сперва погубив тебя, Старыгина, Шлюпке и т. д. Их связник, староста села Куличи Корниевич Петр, поздно довел информацию до хозяев, вот они и успели к взлету, то есть к шапочному разбору. Но взвод охраны положили, вчера еще прибыл красноармеец Софронов и рассказал о ночных событиях. Ну и само собой, все подумали, что выжил только Софронов, а остальные погибли или попали в плен.