Фарход Хабибов - Дивизия особого назначения. Пограничники бывшими не бывают!

– Стой, не стреляй, мы не немцы, мы свои, мы советские.

– Какого фикуса наши? Наши советские все тут или за линией фронта, считаю до трех, и если по одному, с поднятыми руками и без оружия не подойдете, МГ из вас фаршированных уток сделает по-пекински.

Вдобавок часовой выдает фразу на ядреннейшем мате, прям термоядерная фраза, даже полковник отдыхает. Нет, это не Акмурзин, тот бы на башкирском матерился, это кто-то из славян.

Одетые в немцев неизвестные о чем-то шушукаются, потом снимают автоматы немецкие и, оставляя остальную снарягу, поднимают руки.

– Эй, пулеметчик, мы сдаемся.

– Подходите по одному, чуть ручки спустит кто, я крещение в Иордани устрою очередью всем.

Ряженые, не опуская руки, медленно идут вперед, подползаю и беру в руки первый же автомат, теперь встав, щелкнув затвором, иду за ними.

Опять очередь поверх голов:

– Вам че, не понятно, по одному и без оружия, че за сука там с автоматом шатается?

– Это не сука, а Горбатый… блин тьфу, то есть комиссар дивизии конвоирует задержанных, часовой, охренел?

– Ой, простите, товарищ Любимов, не углядел сразу.

– Граждане задержанные, руки за головы, сесть жо… на землю, не бойтесь, это недолго, до геморроя-простатита не дойдет, – командую я.

Они что-то ворчат, но демонстративное передергивание затвора МП-шки их отрезвляет, и они, послушно задрав ручонки, садятся на попчонки (чего-то рифма рукивверховская, ну уж какая получилась). «Руки вверх» уже история русской культуры.

Стоим, держим на прицеле неизвестных, тут крик из кустов, которые сзади нашего часового:

– Телинин, в чем дело?

– Товарищ сержант, тут мы с товарищем комиссаром каких-то ряженых непонятков добыли, целых шесть штук.

– Здравия желаю, товарищ комиссар, начальник караула сержант Онуфриков.

– Онуфриков, осторожно обыскать каждого, потом связать ручки за спину.

За сержантом стоят еще около взвода бойцов и тоже держат на прицеле своих карабинов неизвестных, сержант передает МП в руки ближайшему бойцу и, доставая (хозяйственный сержантик) шпагат-шнурок, командует бойцам:

– Обыскать от сапогов до пилоток, чтобы ни одного шва не пропустили. И чтобы даже зубочисток не осталось, – говорю я и думаю, а тогда зубочистки были или потом появились? Хотя вроде когда Гаспара Колиньи [216]убивали в Варфоломеевскую ночь, у него в зубах она была.

Скоро привели всех шестерых пойматиков в расположение, а Елисеев шляется где-то далеко, и колоть их пока некому, потому загнали неизвестных в землянку. Их главный – белобрысый улыбчивый тип ростом с меня (где-то 180 см), но, признаю, поширше, дубок эдакий, просит позвать им нашего командира.

– Слушай, Некто, может, тебе товарища Сталина позвать, или на Лаврентию Павловича согласишься?

– Товарищ комиссар, мне нужно срочно поговорить с командиром подразделения.

– У тебя, Некто, нет документов, ты в форме противника, но говоришь по-русски, как мне тебя допустить к полковнику? Меня за такую бдительность командир раньше тебя расстреляет, да и прав будет.

– Ну не имею права я говорить, комиссар, пойми, я наш, но нельзя говорить мне.

– О как, даже комиссару дивизии?

– Товарищ комиссар, поймите, не могу и все.

– Вольному воля, а спасенному реабилитационный центр.

– Что, не понял, товарищ комиссар, что за центр?

– Левотроцкистский центр!!! Неважно, сержант, вот этому свяжите еще и ноги и проверьте ручки, и затем его за мной в штаб ведите.

Сержант добросовестно стреножил блондюка и, обменяв МП на Мосинку, начал конвоировать того (винтовка длиннее, ею подгонять арестованного сподручней).

Сзади семенит ножками блондюк, его подгоняет Мосинкой сержант, так и дошли до штаба, а там полковник сидит, и грозный, как Грозный (опять тавтология).

– Товарищ полковник, задержаны шесть подозрительных лиц, в немецкой форме, все говорят на нашем, причем абсолютно без акцента, и этот очень просился к вам.

– Ну, присаживайся, Имярек Инкогнитович, комиссар, садись тоже.

– Я бы попросил поговорить с вами, товарищ полковник, без комиссара.

– А ты кто такой, чтобы меня просить выгнать отсюда комиссара? Я тебя в первый раз вижу, а комиссара знаю давно. Сержант, передай старшине, пусть нам завтрак на троих пришлют сюда, тут нам поговорить надо.

Специально ждем, когда один из подручных старшины накроет нам стол, и когда он уходит, стуча сапогами, полковник начинает:

– Ну, Имярек Инкогнитович Неизвестный, давай говори, кто ты и чего хотел. – Тому руки развязали, но за дверью сержант с автоматом стоит, да и мы с полканом пистоли наготове держим, бдительность для нас после 22 июня не пустой звук.

– Я капитан госбезопасности Серов Василий Аристархович, заброшен из НКГБ, по приказу самого товарища Берии, у нашей группы тут спецзадание. Я даже открываться права не имел, но ваши часовые так лихо нас раскрыли и взяли.

– Кто автор изъятия мнимого капитана НКГБ?

– Красноармеец Телинин, крепостник.

– Объявить благодарность бойцу, – и Старыгин продолжил, уже обращаясь к Серову: – Ну, понятно, капитан, тут ребята все тертые, понимаешь, немцы нас многому научили, у нас даже повара и санитарки по два-три убитых немца на личном счету имеют. Зря, что ли, тут немцев накосили, как колхоз сено, хоть в стога складывай. Все тут прошли ад поражений, бессилие окружения, слезы потерь и кровь, кровь, кровь. Чего дай бог избежать тебе, капитан. Я, и не только я, никогда не забудем утро двадцать второго июня, этот ад мы никогда не простим немцам, то есть гитлеровцам.

Кстати, вот этот старлей, комиссар дивизии, со своими ребятами нас и вытащил из Брестской крепости, слыхал про такую? Мы, в крепости отбиваясь от напора фашистов, ждали подкреплений от Генштаба и товарища Жукова, но не дождались. Поэтому я доверяю ему и всем нашим ребятам. Понятно, капитан?

– Понимаю вас, товарищ полковник.

– Ни черта ты, капитан, не понимаешь, меня могут понять только те, кто выжил в крепости. Короче, капитан, пока остаешься со своими ребятками под замком, не смейте умничать и пытаться вылезть, часовые сперва постреляют, потом думать будут, ребята много натерпелись от диверсантов в нашей форме. Вот приедет Елисеев, лейтенант из твоего же ведомства, и если он даст разрешение вас выпустить, выпустим, надо будет, еще и поможем.

– Понятно, товарищ полковник.

– Сержант, уведи задержанного, и смотри у меня, чуть выше кое-чего прыгнут, стрелять на поражение, приказ ясен? Никаких сантиментов, никаких интеллигентских размышлений, не подчинился приказу – смерть!

– Так точно, товарищ полковник.

Сержант опять взнуздал капитана и увел в гауптическую вахту дивизии, пусть пока сидит со своими архаровцами.

Пришел боец из тыловиков и убрал остатки трапезы, полковник посмотрел вслед уходящему красноармейцу, проводив того взглядом, и говорит мне: