Борис Сапожников - Большая игра

Вот так я узнал, что неизбежный прогресс бьет по людям часто куда сильнее, чем войны и потрясения. Интересно, а в Лондиниуме кебмены тоже подняли цены, когда по всему городу пустили электрическую надземку? Ведь она куда удобней и быстрей трамваев, на которые жаловался мне горемычный ванька.

Накидывать извозчику за горемычность все равно не стал – не в моих правилах. Он и так с меня содрал весьма приличную сумму.

Борцовская слобода была выстроена вокруг большого крытого манежа, где проводились тренировки. Однако сейчас, пока еще тепло и осень не вступила окончательно в свои права, Зангиев выводил учеников бороться на свежем воздухе. Боролись они сейчас прямо на лугу за крайними домами слободы. Одетые лишь в набедренные повязки, словно борцы Древней Греции или Рима, молодые ребята валяли друг друга по зеленой еще траве, отрабатывая приемы. Другие уже с минимальной защитой обменивались тяжелыми ударами, стараясь как можно быстрее отправить противника в нокаут. Все это, конечно, под присмотром старших учеников. Соперничали еще несколько пар с железными руками, кулаки и локти которых были покрыты каучуком во избежание серьезных травм. Хотя сразу видно, что даже с такими мерами предосторожности вполне можно лишиться зубов или остаться со сломанным носом, а то и парочкой ребер. Именно поэтому эти пары тренировались под наблюдением самого Виктора Зангиева.

Он ничуть не изменился с нашей прошлой встречи. Расставшись с идиотским гребнем волос на голове и совершенно невозможной бородой, Зангиев выглядел обыкновенным уроженцем Кавказских гор, пускай и в возрасте, но сохранившим отличную форму. Я знаю, что он мог дать фору иным молодым бойцам. В общем-то – многим из них.

Мы общались запросто, называя друг друга по именам, несмотря на мое глубокое уважение к этому человеку. Зангиев был не просто ланистой, готовящим живое мясо для многочисленных арен и борцов для цирков, он любил своих учеников и выпускал только тех, кого сам считал готовыми для смертельного риска или красивой борьбы на публику. Многие оставались в слободе и учили новых мальчишек, при этом ни разу не побывав на арене. Как говаривал Зангиев: «У некоторых куда лучше получается учить других, чем бороться самим».

– Виктор, – окликнул я борца, подходя к нему на тренировочную поляну.

Зангиев сразу же обернулся, приказав жестом остановиться двум бойцам, азартно лупцевавшим друг друга.

– Иван, – обрадовался он мне вполне искренне. – Какими судьбами в наши Палестины? И отчего один пришел, без Тараса?

В глазах опытного ланисты горел огонек беспокойства – пока еще беспричинного.

– Ты прости, Виктор, но я в этот раз с дурными вестями.

Ничего больше не говоря, положил на землю перед ним завернутую в чехол стальную руку, принадлежавшую раньше Тарасу. Конечно, он далеко не с этим агрегатом покинул слободу – тогда рука у него была хуже и намного проще конструкцией. Однако я решил, что раз первую боевую руку Гладкого все равно не вернуть, то та, что была на нем в день смерти, заменит ее ничуть не хуже.

– Где лежит Тарас?

– На лондиниумском кладбище.

Я коротко пересказал Зангиеву всю историю – от травмы, полученной Тарасом в Гамбурге, до его гибели на улицах Уайтчепела. Конечно, в подробности не вдавался – смысла впутывать в эту историю еще и старого ланисту не было никакого.

– Он был одним из лучших у меня, – с теплотой, свойственной лишь родителям, произнес после короткого молчания Зангиев, – и потенциал для развития был еще о-го-го. – Помолчал, глядя на чехол у себя под ногами, будто в нем лежала не стальная рука, а тело самого Тараса Гладкого. – Ты пришел только для того, чтобы вернуть мне оружие Тараса?

В вопросе подразумевалось продолжение, но озвучивать его Зангиев не стал. Это был весьма прозрачный намек, однако мне срочно нужен был рукопашный боец в команду, и лучше, чем в Борцовской слободе, мне его нигде не найти.

– Завтра уезжаю в Бухару на Большие игры, и принять в них участие можно только с полной командой. Я уважаю тебя, Виктор, и если ты не дашь мне бойца, я уеду несолоно хлебавши. Никаких претензий к тебе у меня нет и быть не может.

– У меня к тебе тоже, Иван, – неожиданно ответил Зангиев. – Тарас был моим учеником, но тебя в его смерти я не виню. Если боец погибает, значит, он в этом виноват. Только он сам, и никто, кроме него.

Он легко закинул на плечо увесистую стальную руку и обернулся к замершим старшим ученикам.

– Продолжать тренировку без экипировки, – велел он, и никто спорить не стал, парни тут же принялись снимать конструкции. – Поддубный, остаешься за меня, отработаете полную тренировку. После берите молодых и побегайте с ними в эту британскую забаву. Ты ее правила лучше моего знаешь.

– Понял все, – кивнул успевший уже обзавестись густыми усами парень с растрепанными черными как смоль волосами. – В лучшем виде оформим.

– Бросай эти уличные замашки, Ванька, – тут же осадил его, хлестнув гневным взглядом почище, чем плетью, Зангиев. – Ты не первый год живешь у меня в слободе, а никак не вытравишь из себя эту гниль.

Усатый парень тут же стушевался и, кажется, покраснел. За его спиной послышались сдавленные смешки остальных учеников. Мой тезка показал им внушительный кулак – и все притихли. На эту угрозу Зангиев никак не отреагировал по вполне понятным причинам – драки в слободе только приветствовались.

Зангиев отвел меня в небольшой домик, который занимал сам. Семьей он так и не обзавелся, и за домом присматривала мать одного из мальчишек, что жила тут же в слободе. Все ученики Зангиева были выходцами из весьма небогатых семей – другие редко шли в борцы. Многих родители отдавали в слободу, чтобы не кормить лишний рот, а другие сами приходили вместе с детьми. Мастеровым и крестьянам – в общем, людям, привычным к какому-либо делу, – тут всегда были рады. Гнали взашей только тех, кто ничего делать не желал, да еще пьяниц не жаловали. Оно и понятно. Зангиев правоверный мусульманин и в этом вопросе строго следует букве Корана.

– Водки у меня в доме нет, – заявил он, садясь за стол и приглашая меня занять место напротив, – так что помянем Тараса добрым словом. После расскажешь мне, как он дрался.

Я кивнул и ничего говорить не стал – слушал Зангиева.

– У меня сейчас только трое готовы к выпуску, но, честно скажу, ни одного я не хотел бы отправлять на арену. Тем более в Бухару. Там не схалтуришь – придется насмерть драться. Я был там еще с первыми посольствами к хану Насрулле, пришлось драться против лучших его бойцов, и драться насмерть. Без крови в Бухаре никакое зрелище даже годным не считается. Половину отряда мы зарыли тогда на кладбище для христиан, землю под которое нам выделил сам хан Насрулла.