Мария Стрелова - Метро 2033: Изоляция

– Мутанта в реке поймайте. У него как раз двенадцать щупалец со ртами, может, на всех вас, импотентов, хватит!

– Вот молодец! – Хохол за перегородкой рассмеялся.

– Ах ты, стерва! – вскинулся Савченко.

Алексеевой перепало еще несколько ударов тяжелыми коваными ботинками, прежде чем ее выволокли под руки из клетки.

Из соседней камеры выглянул любопытный Хохол. Вгляделся в свете фонаря в лицо девушки. И узнал ее – постаревшую, избитую. Мужчина скрипнул зубами, отполз в темный угол и сел там, уткнувшись головой в колени. Ему вдруг расхотелось умирать…

Марину отправили назад в камеру ближе к вечеру. Женщина не могла идти сама, ее тащили волоком через всю станцию. Угасающий разум выхватывал детали, мелкие незначительные подробности. На станции в два ряда стояли палатки, на краю платформы горел большой костер, куда население ближе к вечеру подтягивалось с чайниками и кастрюлями. На станции пахло дымом и грязью, запах немытых тел смешивался с миазмами уборной и затхло-могильным духом грибов. Освещение, алое, давящее на зрение и на психику, было куда более тусклым, чем в родном бункере. Бегали чумазые дети. У края платформы приезжие челноки разложили свой нехитрый товар – потрепанные книги, заношенную одежду, бутылки с непонятной мутной жидкостью, видимо, с самогоном. Пакеты с коричневым порошком. «Чай, лучший чай с ВДНХ!» – зазывал торговец в грязной куртке.

В камере Марина ткнулась лицом в грязный земляной пол и глухо застонала, справляясь с болью и тошнотой.

Жизнь на станции медленно замирала, видимо, близился вечер. Стихли крики ребятишек, погасили основное освещение, оставив несколько ламп.

Алексеева почти провалилась в зыбкий сон, когда услышала, как ее позвали.

– Эй, эй, вы, вставайте! – Луч фонаря высветил совершенно незнакомое молодое лицо.

– Ты кто? – прошептала женщина.

– Я от Анохина, он в дежурстве в туннеле, – скороговоркой ответил юноша, протягивая Марине ее толстовку. – Давайте, вставайте, вот куртка ваша, респиратор возьмите. Бежим!

Алексеева торопливо натянула одежду. Это оказалось сложнее, чем она думала: пальцы не слушались, завести руку за спину не представлялось возможным. Наконец, она спрятала лицо под респиратором и выскользнула из-за решетки.

– Удачи! – раздался шепот из соседней «камеры». Голос прозвучал грустно, совсем не так бравурно, как утром.

Марина не нашла в себе сил обернуться и просто пошла вслед за своим спасителем.

– Я Юра, друг Митюхи, – представился паренек, когда они спрыгнули с платформы на рельсы, ведущие в туннель.

– Марина. Куда мы идем? – говорить было трудно. А идти – еще сложнее. Стены в свете фонарика расплывались и покачивались.

– На Коммунистическую. Там на отшибе, в туннеле, поселенцы с других линий живут, они гермоворота не охраняют, да и кордона на путях нет. Я вас доведу до Воробьевых гор и отправлю на поверхность, – скороговоркой ответил парень.

– Без автомата? – напряглась Марина.

– Митя даст, он ваш уже нашел. И «химзу» тоже. Только скорее, – нервно поторопил пленницу Юра.

– Зачем помогаешь? – тихо спросила Алексеева, стараясь не оступиться на скользких шпалах.

– Митя попросил, – просто ответил юноша. – Зря вас так, вы же женщина. А вас дома ждут. Никитка рассказал, как у вас там круто. Идите домой.

– Спасибо тебе, – прошептала Марина. Пожалуй, это было последнее, что она успела сказать, потому что позади загрохотали по туннелю тяжелые сапоги.

– Бегите, бегите скорее, я их задержу! – крикнул Юра.

Алексеева побежала. Сейчас было не до благородства и сантиментов. Ей казалось, что от боли тело вот-вот взорвется. Прогремел выстрел, кто-то вскрикнул и упал. А спустя мгновение Марина споткнулась о шпалы и полетела на пол, разбивая в кровь ладони и колени. Потеряла несколько драгоценных секунд. И не успела. А потом снова была темнота и привкус крови на губах.

– Воды… Пожалуйста… – простонала Марина.

Глаза заплыли синевой и не открывались. Зрение не фокусировалось, каждая попытка пошевелиться отзывалась болью.

– Еще чего. Может, еще постельку мягкую? – насмешливо поинтересовался знакомый голос.

Все та же комната, в которой Алексееву избивали несколько часов назад. Кажется, это было бывшее техническое помещение, на самом краю станции, почти у входа в туннель. Сколько раз до Катастрофы Марина разглядывала его и станцию из окна поезда… Мог ли кто-нибудь подумать, что все обернется так? Сколько времени прошло?

И снова те же лица. Павел Михайлович, сидящий на стуле у стены, закинув ногу на ногу, Савченко – именно он стоял рядом и издевался над Мариной, Митя Анохин у стены – бледный, с непроницаемым лицом.

– Ну, что ты можешь мне сказать, Мариночка? – поинтересовался Иванов, поднявшись с табуретки.

Лица его женщина видеть не могла, голова не поднималась. Но чутье ей подсказывало, что ее снова будут бить.

– Воды…

– Сначала ответишь на вопросы. Как ты смогла договориться с Юрой о том, чтобы он тебя вытащил? – Павел Михайлович приподнял ее голову за подбородок. Марину замутило. Она успела увидеть, как у Мити побелели губы, как юноша судорожно сжал в пальцах автомат и замер у двери.

Женщина попыталась ободряюще улыбнуться. Судя по тому, как нервно дернулись уголки губ у Анохина, получилось плохо.

– Я не знаю, – прошептала она.

– Врать нехорошо, Мариночка, особенно в твоем положении. Кто надоумил Юру стащить ключи и бежать к Коммунистической? – мягко спросил Иванов.

Марина сжалась на стуле, ожидая удара.

– Я не знаю, – повторила она.

На несколько мгновений женщина ослепла и оглохла от боли. Резкий удар полоснул ее по ключице. Когда Алексеева сумела открыть глаза, увидела в руках мучителя узкий ремень с пряжкой.

«А дела у меня совсем плохо…» – мелькнуло в голове у Марины.

– Я повторяю вопрос: кто надоумил Юру взяться за твое спасение? – В голосе Павла проскользнули фанатичные садистские нотки.

– Я не знаю. – И это было чистой ложью. Казалось, избавить себя от всепоглощающей боли, хоть на несколько мгновений – так просто. Имя «Митя» едва не сорвалось с губ. Усилием поднять голову. Встретиться с перекошенным от страха лицом мальчика. Нет. Никогда. – Я не знаю.

– Это был Хохол, да? Благородный защитник обездоленных и угнетенных! – презрительно бросил Иванов.

– Как… зовут Хохла? – с трудом выговорила Марина.

– Женей его зовут, а почему Хохол – хрен знает, он на станции всего полгода живет, его с Кольца выгнали, – ответил вместо начальника Савченко.

«Женя…» – не забытое за столько лет, любимое имя придало сил и воли к жизни.

– Так это был Хохол? – спросил Павел Михайлович.