Сергей Кусков - Золотая планета

Машины гвардии проехали мимо, две, с сиренами и мигалками, как и скорая, но темп мы все равно не сбавили. Наконец, посчитав согласно каким-то собственным критериям, что вокруг безопасно, она замедлила шаг и отпустила плечо:

— Все, можно расслабиться. Мы вне зоны.

— Вне зоны чего?

Она не ответила.

— А откуда ты знаешь про четвертого члена? — усмехнулся я, почувствовав, что отошел от шока и начинаю анализировать. — И откуда вообще…

— Весь магазин был под контролем, Хуан, — опередила она мой вопрос. — Мы решили не рисковать, перестраховались. Каждая из нас в любой момент слышала отчет о происходящем. Обо ВСеМ происходящем, во всех частях здания. Там внутри, кроме меня, было пять человек. Пять , Хуан! — выделила она эту цифру. — Не считая тех, кто следил за операцией снаружи. Тебе ничего не угрожало!

— Тогда почему вы позволили тому ублюдку выстрелить в парня? — Я почувствовал, что меня берет зло. Действительно, если они такие крутые, как они проморгали это?

Девушка понимающе кивнула.

— Потому, что он стрелял не в тебя. У нас был один охраняемый объект, один единственный. Ты поймешь это позже, когда будешь изучать тактику.

Я аж закашлялся:

— То есть ты уверена, что я… К вам?.. И буду изучать..?

Она с истинным Восточным фатализмом пожала плечами.

— Круг Жизни не обманешь. Если тебе суждено сделать это — никуда ты не денешься.

— А если не суждено? — я ядовито усмехнулся, понимая, что это лишь бравада перед самим собой.

— Мы будем разочарованы. И немного опечалены. — Она подбадривающее улыбнулась, не уточняя, что именно за «мы».

Что мне нравилось в ее улыбке, она не была надменной, со скрытым чувством превосходства, как у Оливии, например. Эта девочка хоть и отдавала отчет, что круче меня, но никоим образом не стремилась продемонстрировать это. Я бы сказал наоборот, старалась показать равенство между нами, что мы одинаковые. И это подкупало.

— Новое всегда интересно, — закончила она. — У нас бывает очень мало нового. А нового НАСТОЛЬКО!..

Она вздохнула и покачала головой. На это я так же не нашелся, что сказать.

— Меня зовут не Пенелопа, — начала эта сеньорита назревший разговор. — Я придумала это имя в момент, когда ты спросил.

…Если честно, с момента, как узнал, кто она, чего-то подобного я ждал. Но мне было все равно. Однако ей отчего-то нет. Со страдальческим выражением она продолжила:

— Это была ложь, я выпустила ее во внешний мир, и мир стал хуже. Я раскаиваюсь за это. Мне жаль.

— Не бери в голову. — Это не стоит того. — Я пожал плечами.

— Я знаю. Но я так воспитана. Я знаю, что это плохо, и мне стыдно.

— Как же тебя зовут на самом деле?

Ее губы сжались в две тонкие ниточки.

— Называй меня Маркизой. Просто Маркизой. Так прозвали меня в приюте, и теперь это мой позывной. А настоящее имя назвать я не имею права. Извини.

Я вновь усмехнулся, но на сей раз про себя. Восточные заморочки, помноженные на заморочки корпуса. И как служба Катарины не отсеяла такую особь? Как позволила служить, принять присягу? Или я чего-то не понимаю?

— Тогда тебе должно быть стыдно не только за это. Но и за все, что ты говорила в принципе. Относительно себя. Это ведь все ложь, не правда ли?

Она отрицательно покачала головой.

— Я не врала. Кроме имени я ни о чем не врала, мне не о чем сожалеть.

Пауза.

— Мой отец, действительно, вышел из общины. Он, действительно, смотрел на мир иначе и не ставил религию выше всего остального. Он считал, что мы можем жить в гармонии с латинос, и воспитывал нас с сестрой, всем это доказывая. И мне кажется, — она почти перешла на шепот, — если бы он был жив, он позволил бы мне одевать такие юбки…

Мне стало неловко.

— Он умер, да?

— Да. Разгерметизация. Сгорел заживо. А так же моя мать, бабушка и сестра. Тогда погибли многие из нашего района, более двухсот человек. Можешь посмотреть в сетях новости, «происшествие в Авроре» пятнадцать лет назад.

— А ты?

— А я выжила. — Она опустила голову. — Была в школе. Там сработали аварийные гермозатворы, спасли нас. Мы сидели в маленьком душном кабинете трое суток, ничего не зная, ничего не ведая, пока брешь не залатали. Но когда нас выпустили… — Ее голос дрогнул. — Лучше бы и я сгорела тогда.

— Они все погибли! ВСЕ, Хуан! Ты не представляешь, что это такое! — воскликнула она, и голос ее был полон боли.

Да, я не представлял. И мне стало стыдно. Стыдно за ту ненависть, что я испытывал и к ней, и к ее… Сослуживицам, скажем так. Тем девчонкам в магазине. Они не такие, как Катюша, не все, и мне стоит ввести эту поправку в мое уравнение представления о корпусе, как о целостной системе. Все совсем не так просто, как казалось вначале, и тем более как казалось после пятой дорожки.

— Что-нибудь еще рассказать о себе? — спросила она, приходя в норму.

Я пожал плечами:

— Если хочешь.

Она покрутила головой.

— Не хочу.

— Тогда не надо. Расскажи лучше о корпусе.

— Тоже не могу. Не правомочна.

Mierda! А на что она вообще правомочна?

— Тогда скажи, почему, когда ты врешь, ты испытываешь неловкость за зло, которое выпускаешь во внешний мир, а когда убиваешь — нет? — нашел я другую нестыковку в ее философии.

Она улыбнулась, затем усмехнулась, потом задумалась.

— Это сложный вопрос, Хуан. Понимаешь, я не убиваю тех, кого не считаю этого достойными. Я не принадлежу к «очистителям» , это не является моей целью — убивать плохих. Просто… Просто…

— Просто ты все равно судишь их. Сама, как и они. Кто плохой, кто грешник — достоин смерти. Кто нет — в того ты не стреляешь. Так?

Она вымученно кивнула.

— Да, знаю, это неправильно. Но посмотри с другой стороны. Эти ребята убили двоих при прошлых своих ограблениях. И это только те, о которых мы знаем, а копали мы не глубоко. Ты сам видел, как они нажимали на курки — без сомнений, без страха, без эмоций. Они привыкли убивать, в них нет никаких тормозов. Сколько еще людей они убьют прежде, чем их поймают?

Да, я не бог, чтобы их судить. Но сужу, выливая и это во внешний мир. Это зло, но это зло — меньшее.

— «В конце концов, если боги сами не могут справиться со своими обязанностями, кто-то же должен помогать им»? — перекривил я, озвучив известную и весьма спорную цитату.

Она насупилась, но вступать в спор не стала.

— Думай что хочешь. Но когда я вижу подобного им и мой палец жмет на курок, я не чувствую ничего, кроме отдачи. Это зло, но это мое зло, и я отвечу за него на следующем витке своего Круга Жизни.

Повисло молчание. Девочка озадачила меня, и это слабо сказано. Да, вопросов к ней скопилось море, но я банально не знал, с чего начать. Наконец, отчаявшись, задал вопрос, на который не ждал получить ответа, но отчего-то получил: