Елена Горелик - Стальная роза

Знакомое, несколько подзабытое уже ощущение захлестнуло её с головой и заставило на миг замереть.

Безумие вернулось. То самое безумие, что накрывало их обоих с головой в первые месяцы супружества. То самое, что ушло предположительно тогда, когда они зачали дитя. То самое, что сейчас звучало в прерывистом дыхании мужа.

Яна то ли слышала, то ли читала когда-то, что подобное может «накрыть» после острых переживаний. Особенно связанных со страхом смерти. Сегодня они пережили такой страх, пока воин не представился и не передал им послание от принцессы. Опасность была более чем реальной: воин сообщил, что по пути ими были перехвачены посланцы недоброжелателя, у которых изъяли письменное описание внешности членов семейства Ли. Что там от этих перехваченных вызнали, воин не сообщил, но передёрнуло тогда всех… Дыхание близкой смерти должно порождать у человека ответную реакцию – жажду жизни. Супруги Ли исключением не стали.

– Детей не разбудим? – шепнула Яна, чувствуя, как вновь подступившее безумие захлёстывает её морской волной.

– Дверь толстая, а они спят крепко.

Это были последние внятные слова, которые они смогли произнести…

История с точностью буквально до мелочей повторилась и в следующем гостином дворе, и в следующем… И когда, родив в положенный срок двух мальчишек, Яна едва не умерла от кровотечения, у неё не возникло даже тени мысли обвинить Юншаня. Они оба, чудом разминувшись со смертью, хотели самим себе доказать, что живы. Что и говорить, доказательство вышло весомым. И, что интересно, Юншань позже признался, что всерьёз считает сыновей-близнецов настоящей целью их путешествия.

Что ж, с этим сложно было поспорить. Истинно ханьская логика.

– Мам… Ну, мам… Можно я его сама домой отведу?

– Нельзя.

– Ну, почему?

– Потому что, – Яна так посмотрела на дочь, что Юэмэй мгновенно замолчала. – Тебе шесть лет, не забыла?

– Иногда забываю, – созналась та. – А у него обратный случай. С виду лет тринадцать, а так – пять. Хнычет и маму зовёт… Мам, ну мам…

– Ты опять?

– Опять. Это я виновата, – насупилась Юэмэй и решительно дёрнула Яну за подол. – Понимаешь? Это я виновата в том, что случилось с тобой, с ним… с другими. Значит, я должна хоть как-то это исправить.

– Да уж, за столько лет ты наворотила дел, – хмыкнула Яна, отирая руки куском полотна: жаренную в кляре рыбу с её подачи оценила вся семья, и сегодня она как раз была в программе ужина. – Как ты думаешь, за одну короткую жизнь сможешь разгрести? Или собираешься стать бессмертной?

– Я хочу исправить хотя бы то, что могу, – маленькая девочка, говорящая с серьёзностью взрослой женщины, выглядела не то что странновато – даже немного пугающе.

Яна молча выложила куски рыбы в вязком тесте на сковороду, подлила масла. Раздалось тягучее шипение, заглушившее радостное урчание кота, наевшегося рыбной мелочи.

– Мы обсудим это чуть позже, хорошо? – сказала она, аккуратно переворачивая кусочки на сковороде, чтобы поджарились равномерно. – В любом случае одна ты точно никуда не пойдёшь.

– Но почему, мам? Я же могу…

– Потому что ты моя дочь. А я – твоя мать. И это не игра такая, это всерьёз.

– Да, это всерьёз, – вздохнула Юэмэй.

– Дай мне миску, пожалуйста.

Яна поджаривала рыбу по своему рецепту, но с ханьской спецификой: местная кухня не одобряла сильно прожаренных продуктов. Потому кусочки были маленькие, и жарить их полагалось быстро. Исходящая ароматным дымком кучка была выгружена в миску и полита острым белым соусом.

– Готово. Можно подавать к столу.

– Мам, – Юэмэй, взобравшись на скамейку, сняла с полки чашки и палочки. – Не сердись на меня, ладно?

– На тебя сложно сердиться, – вздохнула Яна.

– Знаешь, раньше я думала, что сама выбрала вас с папой, – продолжала девочка. – А теперь не уверена. Может, наоборот, это вы меня выбрали?

– Не самое лучшее время для философских дискуссий, – проворчала Яна, аккуратно поднимая поднос. – Пойдём, солнышко, пока папа с братиками без нас не оголодали.

Мужская часть семьи Ли воздала должное стряпне Яны: рис под эту рыбу пошёл на ура.

Лишь незадолго до заката Яна урвала полчаса времени, чтобы порасспросить дочь насчёт персоны, с которой, скорее всего, придётся иметь дело.

– Кацуо, говоришь? – мать и дочь переговаривались на кухне шёпотом, чтобы не побеспокоить Хян, которая пряла шерсть в каморке через стеночку. – А поподробнее можно? Кто такой, чего от него можно ждать.

– Сугимото Кацуо, – напомнила Юэмэй. – Опасный тип. Из самурайской семьи, по молодости вляпался в якудза, откуда его и вытащили… эти… Ну, орден. Сейчас ему должно быть за пятьдесят… Да, сорок шесть плюс семь лет – как раз пятьдесят три. Семь лет назад он уже был вторым лицом в… ордене. Если ничего не изменилось, он придёт к нам сам.

– Любит полевую работу?

– Умный и деятельный – по классификации прусских офицеров. Такие всегда обречены быть вторыми, после умных и ленивых. Он опасен тем, что никогда ни с кем не делится своими истинными планами и привык за важными делами присматривать лично. Хорошо, если он решил уладить дело миром. Если решил… что-то другое, выполнит сам, никому не поручая.

– Ему это нравится?

– Нет, он считает это своим долгом. Он же японец.

Уж кто-кто, а Яна с некоторых пор хорошо знала разницу между западным и восточным понятием «долг». И восточное понятие было больше похоже на идею-фикс, когда некоей цели подчинялась вся жизнь человека, а иной раз и всего его потомства. Да уж, повезло, называется. Японец, подчинённый своему долгу, – ещё тот подарочек.

– Ты несколько раз сказала слово «орден» с заминкой, – Яна не преминула отметить ещё одну деталь. – Почему? Не знаешь, как они себя называют?

– Они себя никак не называют, – вздохнула Юэмэй. – Считают, что имена для организаций – это забава для…

– …для быдла, – Яна угадала недосказанное по неловкой заминке дочери. – Ты не стесняйся, доченька, твоя мама на редкость циничное существо, чтобы её можно было смутить такими словами.

– Теперь верю, что ты пять лет была начальницей фирмы, – хмыкнула Юэмэй. – Ладно, я пошутила. Не знаю, как, когда и в какой роли Кацуо придёт сюда, но я почти уверена, что это будет он сам.

– Что он ценит в людях, которые к этому ордену не относятся?

– Насколько они могут быть ему полезны. Он, в общем-то, всех так оценивает, не только чужих. От тебя ему нужен только ключ.

– А он может догадаться, что с ключом… что-то не так?

– Если я буду рядом – нет. Он почувствует. Почувствует меня, а будет думать на эту серебрушку… Ты помнишь монаха в Чанъани? Он пришёл, чтобы почувствовать ключ, и…

– Понятно. Ты была рядом.