Ив Престон - #Потерянные поколения

Холод внутри говорит о том, что я в этой камере выглядела бы точно так же.

Заключенный во второй камере – полная противоположность девушке. Это юноша в синей униформе инженера, меряющий шагами камеру. Твердая поступь, заложенные за спину руки, расправленные плечи – нет, не страх владеет им, больше похоже на раздражение. Увидев поднос, он поворачивается к нам и, кривляясь, отвешивает поклон.

– Никак не уймется, – улыбается Фур-Фур, шумно отпивая из кружки. – Вопит, что невиновен, и требует для себя скорейшей Справедливости.

– А если он и вправду невиновен? – слышу я тихий вопрос Пата.

– Пусть посидит, – машет рукой капрал. – Как минимум, он виновен в полном отсутствии манер.

Я вижу, как Солара пытается подавить ухмылку. «Уж кто бы говорил про манеры», – читаю я в ее взгляде.

Остается один поднос. Для заключенного в камере, которая одиноко мерцает защитным полем по правой стороне. Солара поворачивается к ней – и хмурится.

– Он опять здесь?

В центре камеры, повернувшись к нам спиной, на полу сидит человек.

– Да, – оживляется Фур-Фур. – Уже третий раз. Тебе придется привлечь его внимание, иначе он останется без ужина. Еду даже и не заметит.

Тревожное предчувствие заставляет меня замереть.

На заключенном комбинезон силента.

– Эй! – громко окликает его Солара перед тем, как протолкнуть поднос.

Заключенный медленно поворачивается, и я убеждаюсь, что предчувствие меня не обмануло.

«Я спрятал твой секрет».

– Что он здесь делает? – вырывается у меня помимо воли.

– Мы с Рицем наблюдали за его казнью, – вполголоса произносит Пат.

– Все наблюдали, – неприятно хохотнув, говорит Фур-Фур. – Вот только какой-то неправильный силент из него вышел. Не хочет он работать на благо Арголиса. Отказывается.

Этого не может быть. Протест не свойственен силентам. Я не сразу понимаю, что говорю это вслух, во все глаза рассматривая малодушного; тем временем он забирает поднос и, усевшись на кровать, принимается есть. Он сильно осунулся, морщины на лице стали более заметными, движения замедлились, сделались нечеткими… Я невольно улыбаюсь, осознавая, что хватило всего нескольких мгновений, чтобы Смотритель во мне одержал верх, потому что сейчас я смотрю на этого малодушного как на одного из своих подопечных, отбросив все остальное, даже вопросы, на которые никак не могу найти ответов. Все, кроме силента передо мной, уходит на второй план.

– Наверное, что-то с дозировкой процина напутали или со временем воздействия… Эй, да это же ты Смотрителем раньше была, – в голосе Фур-Фура звучит любопытство.

Я всегда буду Смотрителем. Этого не изменить.

– Я не работала с теми, кого казнили за малодушие, – зачем-то говорю я, продолжая разглядывать заключенного. – Они составляли отдельную группу.

– Если тебе так интересно, можешь подойти поближе, – великодушно разрешает капрал Фаррух. – Силовое поле. Он тебе ничего не сделает.

– Он проявляет агрессию? – быстро спрашиваю я. Это уж точно нетипичное поведение для силента.

– Поэтому его и выгнали уже из второй группы. В этот раз он стукнул в коридоре помощника Справедливости, который случайно наступил ему на ногу.

Я не сразу замечаю, что Солара и Пат отошли к столу Фур-Фура, рядом с которым они складывают на подносы грязную посуду. Встретив мой вопросительный взгляд, Солара машет рукой: сами справимся – поэтому я вновь сосредоточиваю внимание на неправильном силенте.

Он почти закончил ужинать – на подносе остался лишь один контейнер. Он пробует его содержимое – и застывает с ложкой у рта. На его лице проступает отвращение, тусклое для нормального человека, но слишком яркое для обычного силента. Защитное поле едва слышно гудит, мерцая прямо перед моим носом: я подошла так близко, как могла. Заключенный швыряет ложку на пол, затем встает – и поднос вместе с полным контейнером тоже летят вниз.

Он выпрямляется – и только потом замечает меня.

Удивление. Узнавание. Вина – ее совсем немного, но она тоже есть в его взгляде.

И надежда.

Процин явно поработал над ним, но не довел свое дело до конца. Этот человек так и не стал силентом. Он потерял часть себя, но не утратил свою сущность, сохранив какую-то часть самосознания и обрывки воспоминаний. Больше нет никаких сомнений: этот человек точно знает меня, и это знание настолько важное, что он отвоевал его у забвения.

Кто же он такой? Что нас могло связывать? Где мне искать ответы на эти вопросы? Может ли быть так, что Виктор действительно что-то знает?.. Но не могу же я подойти к командору Корпуса и напрямую поинтересоваться, связан ли он как-то с малодушными или нет?

Этот ученый изучил меня настолько, что даже знал жесты, которые я использую в работе с силентами. Может, он их все еще помнит? Я поднимаю руку к груди – да так и застываю, вспомнив, где нахожусь. Здесь повсюду видеокамеры. Одно неосторожное движение – и я вполне могу оказаться в каменном мешке по соседству. Поэтому я делаю вид, что подняла руку, желая поправить жетон с эмблемой Корпуса. Малодушный следит за моим движением – и натыкается взглядом на эмблему.

Непонимание. Неверие.

Он переводит взгляд с эмблемы на мое лицо, зажмуривается, трясет головой, словно пытаясь избавиться от увиденного. Но когда открывает глаза, он видит, что ничего не изменилось, и после этого вновь смотрит на меня.

Его взгляд заставляет меня пошатнуться, как от удара. В нем больше нет надежды.

Когда я впервые увидела этого человека, в тот день, когда он сидел в стеклянном кубе в ожидании казни, меня поразило, как он держался.

Обреченность. Ощущение обреченности – вот то чувство, отсутствие которого привлекло мое внимание, недостающий элемент, которого не хватало для полноты картины в день казни. Вот то чувство, которое я вижу сейчас. Его взгляд – это отчаянный крик умирающего, неслышный для других, но пронзительно громкий для меня. Он смотрит так, словно сейчас я отберу его жизнь, словно осознает, будто сейчас – его последние мгновения.

Малодушный делает шаг вперед – и его ноги подкашиваются. Он падает на пол – и на одно бесконечно страшное мгновение мне кажется, что он умер.

– Ого. Кажется, наш неправильный силент в отключке, – слышу я голос Фур-Фура и понимаю, что задержала дыхание.

– А разве ты ему не должен помочь? – спрашивает Солара. – Или доктора вызвать, например?

– И вот он снова в сознании… – в голосе Фур-Фура звучит растерянность. И правда – малодушный открывает глаза, но его лицо остается мертвым. – Легкий обморок. А доктор уже в курсе, спешит сюда: браслеты на руках напрямую сигналят врачам о любых изменениях физического состояния заключенных.

– Нам пора идти, – негромко говорит Солара позади меня.