Никита Аверин - Метро 2033. Крым. Последняя надежда (сборник)

Во главе стола, в единственном кресле, сидела атаманша Пеева. Под землей не бывает тепло, а эта комната не отапливалась, и атаманша была в длинном вязаном платье, а на плечи накинула шаль. Увидев столь домашний облик воинственной женщины, Бандеролька совсем растерялась. Атаманша отложила книгу (еще один диссонирующий с образом штрих) и поднялась навстречу гостям.

– Листоноши, – удивилась она. – Зачем вы здесь? С тебя, Иванов, я попозже спрошу, почему ты их впустил и привел.

– Мы пришли за своим другом, – ответила Бандеролька, чувствуя, что невольно поддается очарованию атаманши.

Высокая, резкая, спортивная, с тонкими чертами лица и горящими черными глазами, она была очень притягательна даже для гетеросексуальной Бандерольки. Хотелось стать ее подругой, что ли. Или хотя бы не быть врагом.

Ну и, конечно, на фоне такой яркой женщины Бандеролька ощущала себя бледной молью, что уверенности и наглости не придавало.

– А с чего ты взяла, что он захочет с вами уйти? Ему тут неплохо.

– Вообще-то, это – его долг, – заявил Телеграф, чарам атаманши не поддавшийся. – Вы вот сидите тут под землей… Кстати, я присяду. – Он опустился на лавку и скрестил руки на столешнице. – И думаете, что так будет продолжаться вечно. Что вы приспособитесь – ну да, мы-то с вами, товарищ атаманша, прекрасно можем есть зараженную еду и существовать на поверхности, так что доля разумного в этом есть. Мы приспособимся. И скатимся в каменный век. Это сейчас у нас феодализм…

– И листоноши, – с ехидной улыбкой перебила Пеева, – все делают для того, чтобы перейти к стадии централизованного государства.

– Ерунда и провокация, – отмахнулся Телеграф, но с мысли сбился.

– Мы скатимся в каменный век, утратим остатки знаний, – сказала Бандеролька. – Человечество перестанет существовать. И неизвестно, сможет ли когда-нибудь восстановиться. Мы пытаемся этому препятствовать. У нас есть информация, которая может все изменить. И нам очень-очень нужно для этого в Керчь.

– Звучит красиво, продолжайте. Люблю сказки.

– Да не сказки это! – Бандеролька неожиданно для себя жахнула кулаком по столу. – Что, нравится править подземным народцем? Сталкерами своими командовать? О большем и не думаем, папочку лечим?

– Ты моего отца… – побледнев, атаманша поднялась Бандерольке навстречу.

В дальнем конце зала шевельнулся ковер, и в комнате стало на одного человека больше. Вошедший был абсолютно лыс, голову имел бугристую, нос – картошкой, фигуру атлетическую.

– У меня есть идея, – с порога начал он, – предлагаю выслушать и обсудить. Если уж у вас и правда есть информация, и это не является сказкой или обычной чушью, которую цивилизованные листоноши впаривают неразумным селянам, – тараторил мужчина с нереальной скоростью. Бандеролька заметила, что Иванов отвернулся и старается расслабиться, не слушать, – то давайте попробуем поступить следующим образом. В нашем мире надо помогать друг другу, но бескорыстная помощь исключена – она разлагает население и…

– Папа! – простонала атаманша.

Барин на секунду заткнулся, но тут же продолжил, правда, с другого места:

– Так о чем это я? О вашей якобы существующей информации. Мы готовы выделить вам еще одного человека, надежного, для помощи, потому что группа даже из трех обученных бойцов – это мало. Я пошел бы сам, но без моего интеллекта, если мне доведется погибнуть, здесь все рухнет, хотя генофонд и был передан дочери. Но больше одного бойца я вам не дам, а то вы будете нервничать. С вами пойдет Зяблик. Во-первых, она очень быстро бегает, во-вторых, хорошо соображает и знает Керчь.

– Стоп. – Бандеролька тряхнула головой, чтобы собрать в кучку звенящие от напряжения мозги.

Вспомнились болтушки. Монолог Барина был более информативным, но все равно немудрено было запутаться.

– Давайте по пунктам, пожалуйста. Вы хотите, чтобы ваш человек пошел с нами и таким образом вы получили часть информации?

– Да, и…

– Подождите, пожалуйста. Вы даете нам одного человека в сопровождение.

– Да, но…

– Да подождите же! Дело в том, что толку от информации не будет. Мы ищем… место. Оно – за проливом. А когда найдем, поделимся со всем цивилизованным миром.

– Легенда о чаше Грааля? – улыбнулся Барин. – Которую стоит перевернуть – и блага посыплются?

– Примерно, – согласилась Бандеролька, хотя и не знала, что за кружку такую упомянул собеседник. – Но это не легенда, а правдивая информация.

– Допустим. Допустим. – Он прошелся по комнате. – Ваш доктор хорошо меня подлатал, спасибо ему большое. Прям человеком себя чувствую. Доктора я с вами, конечно, отпущу, несмотря на матримониальные планы Наты. Но Зяблик все равно пойдет с вами. Я же глубоко в душе идеалист, хоть и ненавижу быдло. А людей люблю. И готов благами поделиться.

– Папа! – снова простонала Пеева. – Ну помолчи ты минуту. Дай людям в себя прийти.

Бандеролька остро пожалела атаманшу: это же с рождения такой психической атаке подвергаться – свихнуться можно. Барин, кажется, обиделся, а может, внял мольбам.

– Ладно, – сказала Пеева с досадой, – как папа решил, так и будет. Может, вы устали с дороги и хотите отдохнуть?

– Пожрать мы хотим, – ответил Телеграф. – Ни разу не пробовал кротятины.

– Хорошо. Сейчас я вас размещу, вы пообедаете, а я схожу за доктором и найду вашу сопровождающую – Зяблика.

Бандеролька поняла, что Пеева хочет попрощаться с доктором, и возражать не стала.

Улицы Коктебеля были зловеще пустынны. Нет, понятно, час ранний – только-только взошло солнце, и всем порядочным горожанам (за исключением тех, кто мобилизован Союзом Вольных Городов Крыма и сейчас хлебает лаптем щи под Джанкоем) положено спать, но ощущение было такое, что город вымер, причем довольно давно.

Конечно, после Катастрофы такое можно было сказать про любой из городов Крыма. Руины и обломки – вот что характеризовало большинство населенных пунктов острова, но люди, живучие, как сорняки, умудрялись как-то приводить эти руины в порядок, налаживать мирный быт, вешать занавески на выбитые окна, закладывать свежим кирпичом дыры в стенах, затевать какую-никакую, а все-таки жизнь. Как ни странно, для Пошты первым признаком цивилизации в незнакомом городе были дворники – казалось бы, мелочь, но если здесь озаботились чистотой улиц, то, скорее всего, тебе не перережут горло за понюшку табаку.

Коктебель же был похож на черно-белую фотографию самого себя. Все вокруг выцвело, выгорело под беспощадным крымским солнцем, утратило фактуру, стало плоским и ненастоящим, как театральная декорация. Дома стояли пустые и мрачные, ветер гонял по улицам засохшие клубки перекати-поля, разросшийся на стенах плющ и дикий виноград имели темно-фиолетовый, неживой цвет.