Сергей Слюсаренко - Синтез

– Прикрой глаза, сын мой, – ласково сказал священник. – Не стоит испытывать муки, которых можно избежать. Дай своему телу освободить душу. Готов ли ты покаяться в своих прегрешениях?

– Если я и грешен, как вы говорите, то уж точно не перед вами я должен каяться. Я атеист, – сердито ответил Лано, принципиально не закрывая глаз.

Он был внешне спокоен, только пальцы в какой-то момент безнадежно стали искать конец поясного шнурка. Но пояс отняли сразу, еще в арестантской карете.

– Атеизм не грех, это искреннее заблуждение до тех пор, пока не становится воинствующим. Есть ли в тебе грех воинствующего атеизма?

– А почему вообще я должен вам отвечать? Вы бы хоть представились. – Батрид не терял присутствия духа.

– В тюрьме и перед небом все равны. Только одни с ключами, а другие без. У вас ведь нет ключей от камеры и от неба, не так ли? И у меня нет. Так что… Я простой служитель неба и пришел понять, насколько правы наши органы безопасности небесного престола, что заключили тебя под стражу. И так как они мне сказали все, что знали, осталось узнать все, что знаешь ты, сын мой.

– Да я старше вас! Тоже мне отец… – фыркнул Лано.

– Не надо спорить, вы же называли своих студентов учениками, хотя многие из них ничему не научились? Не так ли, уважаемый профессор? – кротко возразил священник.

– Вы искушены в полемике, – заметил Батрид.

– Полемика не лучший способ выяснения истины в тюрьме. Здесь есть другие методы. И поверьте, уважаемый профессор, вот в этих других методах мы искушены гораздо больше. – Священник склонил голову.

– Вы хотя бы скажите, в чем меня обвиняют! – громко и зло спросил Лано.

– Ведь это вас обвиняют, вот вы сами и скажите.

– Я ни в чем, что может касаться властей Цада, не виновен!

– Власть и в Цаде, и во всем Центруме, и во всем мире принадлежит только небу. И перед небом все грешны. Вопрос только в степени вины и тяжести преступления. Можно ошибиться в вычислении траектории небесного тела, это будет преступление перед небом, но оно никак не опасно, и за него можно наказать, только лишь указав на ошибку. А можно попытаться подорвать устои престола неба в Центруме, и это уже карается долгой и мучительной казнью. А можно попытаться похитить символ веры, святыню храма Тоц. Это уже совсем плохо. Здесь долгая и мучительная казнь может показаться благом. Ведь это попытка оскорбить чувства верующих… Но я верю в то, что в вашем случае такое обвинение – это недоразумение и злые наветы. Вы ведь не искали первую половину яйца дракона, так ведь?

– Искал, а что же в этом такого преступного?

– Да, как все запущено… И еще хуже, что вы упорствуете в своем грехе. – Священник тяжко вздохнул и стал перебирать четки. – Зачем вам это было нужно?

– Его украли из моего хранилища, я просто должен был восполнить потерю! – громко, словно говоря с глухим, ответил Батрид.

– Вы не сберегли нечто и хотели его вернуть? А зачем же вы тогда следовали в Цад? – ничуть не смутившись, спросил священник. – Разве не с преступной ли целью похищения святыни?

– Да не по своей воле я ехал сюда. На меня напали, посадили в этот поезд и отправили сюда! Я шел к вашим властям за помощью.

– И кто же на вас напал? – вкрадчиво и сочувственно спросил поп.

– Люди Трато Граценбурга.

– Как могли люди такого уважаемого человека на кого-то напасть, я даже слов не нахожу. – Священник развел руками. – Велика ваша гордыня…

Каждый раз, когда он шевелился, его тень в зыбком пламени факелов начинала отплясывать на стенах дьявольский танец.

– Ну, если у вас мерзавцы уважаемы, то я не думаю, что нам есть о чем дальше говорить. – Лано отвернулся.

– Не буду настаивать. Завтра мы продолжим разговор. Я думаю, мы найдем способ форсировать вашу искренность и освежить вашу память.

– Да вы хоть на дыбу меня вздерните, мне нечего вам сказать!

Священник встал, намереваясь уходить, и накинул на лицо свой капюшон.

– Дыба, как примитивно… – раздался голос из-под клобука. – Тем более, раз вы предупредили, мы этот этап опустим. Начнем со следующего. До завтра, сын мой, читайте писание, и да придет к вам просветление.

Уходя, священник обвел символом веры круг в воздухе.

– Меня зовут отец Фелатий, запомните.

Через несколько минут после ухода визитера, успокоившись, в углу опять тихо зашуршали крысы. Лано почему-то от этих звуков стало легче, словно к нему в камеру заглянули друзья. Крысы уже ели с рук, тихонько щекоча своими лапками ладони. Зверьки как будто понимали, что пища перепадает им только потому, что в камере есть человек, и старались подружиться с ним.

Никто не пришел ни через день, ни через два. Тюремщики нарочно тянули время, чтобы Лано сломался только от одного ожидания пыток.

Тихо попискивая, словно чуя беду, крыски ринулись в свой угол камеры – туда, где была нора. Через секунду Батрид понял, что их спугнуло. В коридоре каземата поднялся грохот. Опять раскрылись двери. Свет в лицо, отрывистые крики стражников. Факелы на этот раз тюремщики установили в предназначенные для них кольца, вбитые во влажные стены. Потом стражники вкатили несколько тележек, на которых были живописно разложены пыточные инструменты.

Лано прислонился к стенке и безучастно наблюдал за происходящим. Даже когда вошел отец Фелатий, он не изменил позы.

– Вы готовы продолжить наш разговор? – дружелюбно, словно на тележках не было ни коленодробилки, ни джавальского щекотала, ни коротких пил и острых крючьев, спросил священник.

– Я никогда не отказывался, но вы хотите от меня узнать то, чего я сам не знаю, – безразлично ответил Лано.

– Незнание есть продукт относительный. Вы убедили себя, что не знаете, а на самом деле вы знаете все, – мягко и доверительно сообщил отец Фелатий. – Но вы не сомневайтесь, я ваш друг, я всеми силами буду сдерживать экзекутора… Вы уже прочли, в чем состоит великая сила великой реликвии храма Тоц?

– Не имел возможности, ваши браться во небе забыли мне поставить ночник.

– Как жаль, как жаль. Вы просто нашли повод не принять истинную веру. Даже ни одной попытки… Это опять ваша непомерная гордыня, – покачал головой Фелатий. – Трику, покажи господину профессору, почему надо знать силу великой реликвии храма Тоц.

Из сумрака выступил Трику. Даже неискушенный сразу бы понял, что главное предназначение этого человека – причинять боль. Болезненно худое лицо, длинный нос, свернутый влево, рыбьи, навыкате, глаза. Костлявые ладони, даже в сумраке камеры выглядящие влажными, теребили длинную иглу. Нервный кашель то и дело сотрясал Трику.

– Великая реликвия храма Тоц представляет собой главную основу нашей веры, – сообщил палач. – Миллионы лет назад раса предтеч освятила своим присутствием нашу избранную небесами планету и оставила нам ключ к мирам…